что мы приняли за систему пещер, оказалось верхним уровнем грандиозного сооружения, уходящего вглубь горы. Шахту обнаружили совершенно случайно. Рабочий, расчищавший стену одной из боковых пещер, ударом по камню привел в действие древний механизм – и под ногами разинул зев лаз. От него вели вниз ступени, но свет наших фонарей не позволял увидеть, насколько далеко. Тот, кто рискнул спуститься по выдолбленной в камне витой лестнице, стал первой жертвой этой несчастной экспедиции: он разбился, упав с высоты.
С большими предосторожностями мы исследовали два ближайших к поверхности уровня, не переставая дивиться мастерству неведомых зодчих. Центральный зал в виде полусферы диаметром около десяти метров окаймляли двенадцать других меньшего размера. Кривые плоскости были удивительным образом совмещены так, что в каждой точке сохранялось ощущение привычных для человека пропорций. В стенах имелись засыпанные породой проемы наружу, из чего мы заключили, что здание не было задумано как подземное, но оказалось погребено природой или людьми.
Надписей обнаружилось так много, что Н.Б. в который раз в крепких выражениях посетовал, что в экспедиционный отряд зачислен лишь один лингвист, да и тот женщина. В чем-то он прав: я далеко не сразу обратила внимание на тот простейший факт, что алфавит давно уже не греческий, как было на первом уровне.
К концу вымотавшей меня недели позвонил Борис. Заговорил как закадычный друг, совершенно уверенный, что я буду рада оставить все дела ради свидания с ним. И я собралась на удивление быстро, так что едва не забыла сумочку с русско-румынским разговорником, который всегда носила с собой. Борис заявил сразу, что наметил для нас экскурсию по городу, которым гордится, несмотря на малое в нем число и качество увеселительных заведений. Разумеется, мы посетили их все. Борис держался непринужденно, мне было с ним легко и весело. Везде нас окружали его друзья, с которыми он меня знакомил, с которыми мы чокались, а потом Борис кружил меня в танце, и кружились столики и лица то ли от вина, то ли от близости его сильного тела. Помню, стояли на мосту над быстрым потоком, который звался, по словам Бориса, Фэгэраш, бурлила вода, мы целовались, и я была счастлива, как школьница.
Потом мы говорили вновь о Великой Фракии, о том, что фракийская культура, вероятно, родственна крито-микенской, и что, разумеется, назрела необходимость выявить связи между языками фракийским и этрусским. Потом Борис выразил сочувствие в связи с несчастным случаем в святилище и предположил, что это лишь первое несчастье в череде других. Этот пассаж он произнес тем же небрежным легким тоном, и я не сразу разобрала, что в словах звучит уже не предупредительность, но предупреждение, а то и угроза. Мои подозрения, на время убаюканные его нежностью, проснулись вновь. На прямой вопрос он лишь отшутился, заявив, что хорошо разбирается в астрологии и что положение светил не благоприятствует в ближайшем будущем нашему отряду. В доказательство своей компетентности Борис многое показывал на звездном небе,
