и сами не верят, как играют.
Штабс-капитан стоит не слишком струной, не строго смотрит. И никакой команды не подаёт.
Кирпичников подошёл к нему, тихо:
– Ваше высокбродь, они ведь идут – хлеба просят. Пройдут – и разойдутся, ничего.
Штабс-капитан посмотрел, плечами пожал. Он – в вольном полёте, тут ненадолго задержался, чтó ему служба здесь.
Да Тимофею и самому тут надоело, но задержали его в батальоне как хорошего обучающего.
А передние в толпе замялись. Смотрят на офицера, не идут дальше, на площадь.
Штабс-капитан улыбнулся, отмахнул ладонью лихо: проходи, мол, проходи!
Толпа разделилась – и стала огибать оба фланга солдатского строя. Сперва робко, потом смелей.
Потом кричать стали:
– Молодцы, солдаты! Спасибо!
А дальше громче:
– Ура-а-а!
А там, дальше, на площади, – вот тебе, стали собираться к царскому памятнику на коне. Нисколько не расходятся.
Худо дело. За это нас не погладят.
И там – заговорили крикуны с мраморного стояла.
О чём – сюда плохо слышно.
А то бы и послушать.
Из его роты ефрейтор Орлов, питерский рабочий, важивал его тайком на одну квартиру на Невской стороне. Простая квартира, рабочая, в посёлке Михаила Архангела. И из других запасных батальонов там приходило солдат пяток. И два студента всё-всё разъясняли им, какие были цари, все кровь народную лили и за счёт народа пировали. И – такие же все дворяне, и такие же – петербургские все правители. А теперь, вкупе с иными генералами, торгуют кровушкой русского солдата. И измену – передают немцам. И Распутин к этому приложен, а царица с ним валяется. И вот куда мы идём. И вся эта война нашему народу совсем не нужна.
Чего и правда, чего и наболтали. А сердце аж захолонывает.
Придумал штабс-капитан, махнул: уводи!
Верно. Нам теперь хуже тут стоять.
Ушли пока в дворницкую.
13
Меж четырьмя бронзовыми конями Аничкова моста
мчатся живые два! – красавцы-кони! –
извозчика-лихача –
мчат легковые санки, в них ездоки –
солидный господин, уверенный и с улыбкой,
и дама рядом, с меховым воротником, в широкой шляпе с перьями.
Но на самом скате с моста – кони поёжились, замялись, заплясали на месте,
извозчик откинулся – изумлённо или в страхе, –
= молодой мастеровой в поддёвке, шапке набекрень – стал на пути, не побоялся, руку поднял –
и так остановил коней. Одного за узду – и обходит,
показывает взмахом: слезай, мол, слезай!
Извозчик – надулся, лопнет, а господин –
господин монокль откинул, улыбается, недоразумение просто:
– Товарищ! Зачем же так? Я тоже – за свободу! Я – корреспондент «Биржевых
