так слитно, не так нежно, как вчера. Всё отвлекало их от них самих.
А вот ему приятель рассказал, тут на днях было шествие по Тверской – солдаты под руку с офицерами и под марсельезу?
– Знаешь, я всегда был за то, чтоб устав мягче, – ведь умираем вместе. Но идти в обнимку?.. В первые дни в Ростове мне эти солдатские восторги нравились, но что-то, знаешь, слишком раскачало.
Сообразил:
– А ты-то – что домой пишешь? Ты домой не написала случайно: поздравляю вас со свободой?
Нет, – смеялась Ксенья, – домой – понимаю, что так нельзя. А Женечке с Аглаидой Федосеевной – так именно так.
Разминулось письмо, он его в Ростове не видел.
– Они-то – да, они так и понимают. Но это всё, печенежка, гораздо сложней. Вот как бы мы войну не стали проигрывать.
Опять уже запросто обсуждался харитоновский дом как их общий, свой, запросто звучала «печенежка».
А напряженье меж ними от вчера – ослабло… исчезло…
Да ведь они и никогда не скрывали своей нежной расположенности: они всегда были как брат и сестра.
Снова заблистала между ними весёлая и непроходимая стеклянная грань.
От яркого света уйти бы в дневной сеанс в кинематограф? – так все зрелища закрыты.
И правда, что это ей надумалось? Почему ей вчера так определённо показалось? Ведь если это войдёт в их жизнь – что ж тогда будет со всеми их отношениями в харитоновской семье? Это – никому и в голову не вберётся.
Что-то скучнела и внутренне пустела их прогулка.
Около кинотеатра «Арс», запруживая Тверскую, собиралась новая толпа: ожидался там кадетский митинг.
По тумбам, по афишным доскам ещё много было развешано анонсов – что будет на пятой неделе поста, лишь бы только выбраться из четвёртой: снова все театры, кинематографы, а крупнее всех развесила фирма Либкин: сенсационную фильму «Тёмные силы» – о Распутине, завлекательность, ведь это хлынут смотреть. Да когда так быстро изготовили?
Но сегодня – никуда они пойти не могли. И когда перед закатом Ярик провожал её домой, через Большой Каменный мост, Ксенья звала:
– Пойдём, у нас посидим.
Но он стал при перилах, вытянулся в своих натянутых ремнях, смотрел на ледяную реку в тёмных пятнах – помрачённо. И вот сейчас, в закатной жёлтости, почудился ей на его юном простодушном лице – свет жертвы.
Губы сжались твёрдым пожатием:
– Нет, сестрёнка, прости, не пойду. – Ещё хмурился туда, мимо. – Почему-то тяжело. И я не уверен, что останусь дольше. Я, может быть, знаешь… уеду завтра.
– Раньше отпуска? – изумилась Ксенья.
– У-гм.
Так почувствовала:
– А я тебя – ничем не обидела?
Он помягчел, повернулся, руку на руку положил:
– Да нет, сестрёнка, что ты.
Обнялись – как всегда раньше.
