руку, задумчиво выпил и хлопнул себя по затылку:
– Пойти что ли, глянуть. Поросль зеленая, сами не разберетесь.
– Так я за вами, Тофим Трофимыч, и пришел. Посоветовали бы, как с народом обращаться.
– Знамо дело, как! Вон, сундук стоит. Триста лет не открывали. Там в газетах все прописано.
– Почитаем, почитаем, Трофим Трофимович. А сейчас пойдемте в старый амбар, там они все.
Батя пошевелил крутыми плечами, снова взял со стены кнут и вышел вслед за Джоном.
Справа от запертых ворот в амбар была раскрыта дверь. Возле ступенек стояла бадья, а в нее тыкался мордой молодой поросенок. На ступеньках, прислонившись плечом к косяку, стояла Василиса, покачивая в воздухе воронкой с длинным носиком. Фартук ее снова был в разводах, и край юбки тоже.
– Иван где? – спросил Батя.
– Там, – кивнула Василиса в глубь амбара и сама нырнула туда же.
Батя поднялся по ступенькам, скрылся в полумраке. Джон вошел за ним.
В амбаре, освещенным из-под потолка покачивающимся светильником, на лавках лежали пять тел. Одеты они были в одинаковые зеленые штаны и куртки. Под куртками – рубашки в каких-то цветах и птицах. Одежда у всех пятерых была густо измазана то ли простоквашей, то ли поросячьим пойлом. На свободной лавке лежали репки, некоторые порубленные на куски.
Двое на лавках изредка подрагивали. Еще пятеро мигрантов столпились в углу и не шевелясь и не моргая смотрели на вошедших.
Батя сумрачно глянул на них:
– Да уж, производит же природа таких хилых.
Будто в ответ на его слова один из стоящих в углу дернулся и повалился на пол. Все молча посмотрели на него, потом на Батю.
– Давай его сюда, на лавку!
– Джон с Иваном перетащили упавшего на свободную лавку, смахнули на пол репу, положили.
– Живой еще, – сказал Батя, положив руку на грудь мигранта. – Как бы не задохнулся, язык придержать надо.
Батя левой ладонью надавил и раскрыл челюсти мигранта, а правую пятерню засунул ему в рот. Нахмурился.
– Это еще что такое!?
Батя поднял правую руку. В ней змеился, уходя в рот тела на лавке, блестящий провод.
– Что такое! – Джон подскочил к лавке, сунулся с фонариком в рот мигранту.
Потом встал, подошел ко второму телу, заглянул в рот, потом к третьему. Остановился перед стоящей четверкой. Ничего не сказал им, а просто широко раскрыл перед ними рот.
Мигранты как один раззявили свои рты, из которых на пол зазмеились блестящие проводки со штепселями на концах.
Батя сел на лавку, положил ладони на колени.
– Плохо. Не те работнички. Подвели.
Василиса подошла, задрала на одном рубашку, прочитала:
– маде ин африка.
– Не позорься, – сказал Батя, – чужих мужиков заголять!
– Да
