в праймериз нецелесообразно. Контрпродуктивно. Вы, конечно, вольны поступать как вам хочется, но на партийную поддержку с нашей стороны не рассчитывайте.
Человек с усталым строгим лицом занимал огромный кабинет в Таврическом дворце, когда приезжал из Москвы в Санкт-Петербург. Мимо этого кабинета все ходили тихонько. Вот так же тихонько, скромненько вошел сюда Артемий Клинопопов после заседания Парламентской ассамблеи, в которой он, впрочем, никакого участия не принимал.
– Этот город полон греха. И я чувствую в себе силы… потенциал для борьбы и…
– Слушайте, только давайте не будем это, а? Не заводите свою шарманку. – Строгое усталое лицо сморщилось, словно от зубной боли. – Мы с вами не на митинге, и я не ваш электорат.
Артемий Клинопопов сразу вспотел и поник. Его отчитывали на ковре кабинета Таврического дворца. И он, как всегда в такие горькие минуты, отрешился от настоящего. Хотел было помолиться в душе. Но вместо этого внезапно накатили на него воспоминания детства, тягостные воспоминания, причинявшие душевную боль.
Ему восемь лет, и он во втором классе. Урок пения только что закончился. Они звонко пели хором: «В траве сидел кузнечик… зелененький он был». Его мать – учительница пения – одновременно подыгрывала на стареньком классном пианино и дирижировала хором. А они пели: «Но вот пришла лягушка, прожорливое брюшко». Артемий… Артюша, как звала его мать, пел громче всех, у него совсем не было музыкального слуха. Середина семидесятых годов – вот когда это было. Тогда они, школьники, еще носили серую форму скучного такого, немаркого мышиного цвета.
Спели, похватали ранцы, когда прозвенел звонок, и веселой стайкой устремились к дверям. Артемий Клинопопов шмыгнул мимо матери в коридор, в туалет. У матери по расписанию еще один урок пения, в четвертом классе. А это значит, надо терпеливо ждать.
Он уже мыл маленькие исцарапанные руки под краном (мать приучила его к чистоте), когда в туалет вошли трое семиклассников. Узрели Артюшу, и толстый по прозвищу Чуча сказал:
– А, Клинопопый! Что, обкакался?
Артюша попытался «вышмыгнуть» из туалета вон. Но семиклассники преградили ему путь.
– Что хочешь – попу клином или клин в попу? – спросил Чуча, как спрашивал, бывало, частенько.
– Отстаньте от меня.
– Чего?
– Отвяжитесь.
– А пить из толчка не пробовал, Клинопопый?
Чуча схватил его за шею железной хваткой, остальные за руки. Они, гогоча, потащили его в кабинку.
– Ваши идеи и предложения слишком радикальны. Порой они параноидальны, – чеканило усталое строгое лицо за столом кабинета Таврического дворца. – Вы как-нибудь сами перечитайте список законодательных инициатив, кляуз и петиций, поданных вами за последние годы. Вы в этом году в одну лишь прокуратуру с жалобами обращались четыреста тридцать раз! В году дней всего триста шестьдесят пять! Им что, в прокуратуре, больше заниматься ничем не надо, кроме как отвечать на ваши письменные измышления?
– Этот город полон греха. Я борюсь. Я витязь Света и Добра.
