ценителем ее рисунков, родители же относились к ее занятиям как к баловству. Ну зачем девочке ее положения кистью возить, как какому-нибудь затейщику из балагана? Да, иногда они выбивались в люди и расписывали дворцы самых знатных господ, но какой смысл в этом занятии для девушки из рода Гудрофов?
Рулоф же с полной серьезностью обсуждал с юной Амалией ее первые рисунки, и она этого не забыла.
– Я хочу взглянуть на этого урода, который крутит твою черпалку, – внезапно заявила Амалия.
– Но, ваша светлость, он смердит! Крутит хорошо, работает без передышек, но пахнет так, что за милю обходить нужно!
– Ничего, мой брат днями сидит в волоке с лошадьми и дромами, хочет вывести тяжелого скакуна. А дромы воняют ничуть не меньше твоего урода, и одежда моего братца тоже… Так что давай заглянем, я давно не видела твой дворик.
– Как будет угодно вашей светлости, – ответил смотритель, не ожидая от визита интрессы ничего хорошего. Она была скора на выводы и резкие суждения.
Сметая шапкой с тропы даже самые незаметные камешки, Рулоф семенил впереди Амалии, а она шагала, высоко подняв голову, как и подобало девушке, чьи предки правили когда-то всем Ансольтским краем.
Двое пеших телохранителей двигались следом, держась в пяти шагах позади госпожи. Подходить ближе им запрещалось, это мешало ее светлости обдумывать сюжеты для новых картин.
– Видел ваших крестьян, ваша светлость, хвала океанам, они возвращаются назад.
– Возвращаются, да не все. Лазутчики доложили, что несколько сотен остались среди поморников. Отец уже думает послать отряд, чтобы вернуть их да высечь, чтобы впредь неповадно было.
Перед небольшой канавой Амалия подобрала подол шерстяного платья и легко преодолела препятствие. Ее телохранители оказались не такими ловкими, один из них споткнулся.
Амалия обернулась и, выждав паузу, сказала весомо:
– Сегодня будешь бит. Я прослежу, чтобы тебе было больно.
– Воля ваша, госпожа, – произнесли оба телохранителя и низко поклонились.
3
Едва они оказались на смотрительском ярусе, Амалия прикрыла нос платочком, уже жалея, что решилась подвергнуться такому испытанию. Из круглого дворика несло так, что куда там дромам…
Рулоф опасливо на нее косился, видя, как сверкают в глазах интрессы колючие искорки.
– Он что же, совсем не говорит? – спросила Амалия, немного гундося.
– Не говорит, ваша светлость. И не мычит даже. Но если чего покажешь – тотчас выполняет.
– Несчастное существо. Он давно потерял человеческий облик, и самым правильным будет убить его из сострадания.
– Да как же убивать, ваше сиятельство, ведь он работает исправно! – не сдержался Рулоф, ужаснувшись одной этой мысли.
– Но ведь до него у тебя другие работали?
– Работали, ваше сиятельство, но больше полугода никто не выдерживал…
– А этот как же? –
