миром иным – благородных самураев, преданных гейш, отважных ронинов, ароматной сакуры и теплого, согревающего сердце и душу саке…
Узнал Николай из этой книги много удивительных фактов, но более всего запомнилось ему, что самураи – легендарные воины и, возможно, самый известный класс людей в древней Японии. Они были благородными бойцами и боролись со злом (и друг с другом) при помощи мечей и ужасающего внешнего вида, следовали строгим моральным правилам, которые управляли всех их жизнью да и смертью тоже. Новое Николай открыл для себя слово – харакири, что значит ритуальное самоубийство. Никогда прежде он таких чудных и манящих одновременно слов не слыхал…
От увлекательного чтения описания способа долженствующего самураю ухода в мир иной Николая отвлек крик Васьки, вываливающегося из конторы под одобрительное улюлюканье толпы зевак, обступивших крыльцо. Выйдя из нужника, Николай увидел шедших в обнимку японца и Василия.
– Смотри, Колян, во мужик! – восклицал Василий. – За меня штраф заплатил.
– Какой?
– За нарушение ПДД.
– Ну и дела… – присвистнул Николай. В руке он сжимал оставленную японцем книгу – на бумажки разорвут, сметливо решил он, и в целях своего личностного роста решил-таки спасти произведение искусства от деревенского варварства. – А что с мотоциклом-то делать будешь?
– Починим. Сейчас выпьем да починим…
Десять дней проживал Крис Сякамото в доме Василия Чебышева. Пили, кутили, веселились. Пока наконец от жены Криса не пришла гневная телеграмма, содержащая обеспокоенность за мужа, и не заставила его вернуться в родные пенаты самолетом. Мотоцикл был оставлен японцем Василию в расчете на его совесть и качество починки, однако, спустя неделю после отъезда мистера Сякамото, был сдан нерадивым шофером в металлолом в поисках денег на бутылку. Так, казалось бы, бесславно кончилось путешествие славного японца по не менее славной стране. Но вместе с этим началась славная, новая, удивительная история уже не Николая Орлова, а храброго самурая и поэта, сидевшего все эти годы глубоко внутри него и только сейчас начавшего набирать высоту своего полета.
Однажды Мисима думал. Он часто предавался размышлениям, восседая на нужнике и оправляя естественные надобности. Сам процесс этот словно бы располагал нашего героя к размышлениям на всевозможные житейские темы. Но сейчас тема для его размышлений была философской. Он, продолжая предаваться чтению – что делал медленно и слабо ввиду отсутствия навыков, – размышлял о культуре самурайства в Японии. Ему словно бы виделись все картины, о которых писал японский писатель. Вот, облаченный в шикарные доспехи Ода Нобунага возглавляет блистательный строй вооруженных до зубов самураев, каждый из которых в любую минуту готов отдать жизнь за своего сюзерена в тяжелой битве при Окэхадзаме. Вот он, простой русский труженик, словно бы слышит
