Алабаш.
Скрепя сердце, Митяй щелкнул футляром. Пристроив скрипку на коленях, цыганенок погладил деку, потрогал пальцами струны, перебрал, пытаясь собрать мелодию, подкрутил ослабевший колок.
– Мне бы шайтан явился – души бы не пожалел, лишь бы сыграть как ты. Ладно, айда купаться!
Посовещавшись, они решили не соваться на «Чумку» – беспризорники часто ошивались на берегу, рассчитывая на остатки ужина рыбаков или грузчиков и под шумок тибря забытые вещи. Дорога до маяка была дольше, крупногалечный пляж городские не жаловали, зато там удалось бы раздобыть и ночлег и пищу. В камнях у берега водились рапаны, так аппетитно пахнущие в котелке с кипятком. А смотритель маяка, угрюмый очкарик из «бывших», за охапку хвороста пускал пацанов ночевать в сарайчик и, ворча, наливал по стакану свежего молока.
Дорожная пыль приятно грела босые ноги. Мальчишки болтали о ерунде – на какую наживку лучше ловить бычка, кто кого сборет – слон или кит, как вернее выводить бородавки – жабьей слюной, дохлой кошкой или цыганским наговором. Алабаш стоял за цыган, но вяло. Поглядев на его осунувшееся лицо, Митяй испугался – не заболел ли тот. Но на пустынном пляже приятель стал прежним. Они сбросили нехитрую одежонку и, оскальзываясь на камнях, вошли в волны. Плескались до синих губ, брызгались, ныряли и кувыркались, не забывая, впрочем об ужине, – выкидывали поочередно на берег блестящие раковины. Сохли тоже нагишом, подставив медленному солнцу чесоточные болячки. Обуреваемый любопытством, Митяй поглядывал на вздутый, розовый обрубок, торчавший из плеча цыганенка. Приятель наловчился и одеваться и колоть орехи и даже драться одной рукой.
Когда закат тронул красным круглые стекла маяка, приятели поднялись. Вместо хвороста они разыскали на пляже пару просмоленных досок – чем не дрова? Мокрые ракушки завернули в рубашку. Скрипку Митяй нес сам. За игрой и добычей он отвлекся, теперь же темное дерево, спрятанное в чехле, заполняло мысли. Не терпелось снова прикоснуться к нему, убедиться – не ушел ли из рук дар.
Беспризорники долго стучали в двери, прежде чем смотритель маяка нехотя приоткрыл их. Угрюмый очкарик на доски даже не посмотрел и молока не предложил, только ткнул в сторону сараюшки и пробурчал что-то грубое. Мальчишки переглянулись – не привыкать. Главное – есть крыша над головой, есть огонь, есть какой-никакой горшок, в котором можно сварить еду. А без молока слова обойдемся.
Когда последняя ракушка была высосана дочиста, Алабаш тотчас зарылся в сено и уснул. А Митяй всё ворочался с боку на бок, то кутался в клифт, то скидывал с себя тряпки – сараюшка казалась ему вонючей, сено грубым. И скрипка звала – словно слышалось, как вливается ее голос в шорохи ночи. Устав, наконец, от бессмысленной маеты, Митяй взял футляр и вышел во двор. Тучи ползли над горами, светил маяк, где-то в низенькой башне бродил взад-вперед смотритель.
Осторожно
