меня, но тот говорит: «Я не трону, не бойся. Ты – медработник. Организуй как можно скорее захоронение убитых. Тут ребята в запарке ваших стариков уложили».
Только я отошла от перекрестка, снова раздались выстрелы. Женщины закричали: «Ася, Руслан ранен, перевяжи его!» Руслан Эльсаев (возраст – 40 лет) после проверки стоял около своего дома, курил. Двое солдат без всякой причины выстрелили в него, одна пуля прошла навылет через легкое, в двух сантиметрах от сердца, другая – попала в руку. Мне чудом удалось остановить кровотечение, ему срочно была нужна квалифицированная помощь хирурга. Но показать его русским было все равно, что убить.
Мы с братом снова вышли на улицу и снова услышали дикие крики. Видим, что соседка Румиса ведет девочку. Это была девятилетняя Лейла, дочь Кайпы, беженки из села Джалка. Кайпу знала я несколько месяцев. Она была очень тихой и спокойной женщиной. Они жили у Сугаипова Авалу вместе с еще двумя мужчинами – беженцами из Грозного. Лейла в истерике падала, каталась по земле, хохотала и кричала по-чеченски и по-русски: «Маму мою убили!» Брат взял ее на руки, отнес к нам домой, я вколола ей транквилизатор. Она не успокаивалась, кричала, и мы облили ее водой – с трудом успокоили.
Когда я закончила оказывать ей помощь, солдаты уже ушли с нашей улицы. Я побежала во двор Сугаипова – там лежала Кайпа в луже крови, от которой на морозе еще шел пар. Я хотела поднять ее, а она разваливается, кусок черепа отваливается – наверное, очередь из ручного пулемета перерезала ее… Рядом во дворе двое мужчин лежали с пробитыми головами. Видимо, в них солдаты стреляли в упор на близком расстоянии. Дом уже горел. Задние комнаты были охвачены огнем. В первой же горел убитый Авалу. Кажется, на него вылили какую-то горючую жидкость и подожгли. Я подтащила сорокалитровую флягу с водой, не знаю, как подняла, вылила на него воду. Честно говоря, я не хотела видеть мертвого Авалу, пусть лучше в памяти он останется живой. Добрейшей души был человек. Прибежали соседи, тоже стали тушить пожар. Двенадцатилетний Магомед ходил по двору, повторял: «Зачем они это сделали?!» От запаха крови было невыносимо…
Я обратно побежала по центральной улице. Там в меня могли в любую минуту выстрелить, нужно было передвигаться дворами. Я увидела Гайтаева Магомеда – он был инвалид. В молодости попал в аварию, у него не было носа. Он носил специальные очки. Он лежит, ему прострелили голову и грудь, а его очки висели на заборе….
Российские солдаты добивали моих больных, раненых мирных людей, стариков и женщин.
Лема Ахтаев, 1968 года рождения, чудом остался жив. Когда 11 января из миномета попали в их дом – убило троих, а его тяжело ранило. Я его лечила до 5 февраля – в тот день его и другого моего соседа, Ахматова Ису, 1950 года рождения, сожгли. Мы нашли потом кости, собрали их в кастрюлю. Любая комиссия, любая экспертиза может доказать, что это человеческие кости. Но никому дела нет до этих костей, до этих убитых. Первое, что их интересовало, – похоронили ли мы убитых.
Был сожжен также Шамхан Байгираев,
