требует золота для подкупов не менее свинца для пуль)…
– А это что? А это как? – спрашивали любопытные турки, стоя по обочинам дороги.
– Казна! – гаркнул на них рослый фельдфебель из писарей, и турки, теряя свои туфли и фески, давя друг друга, кинулись бежать подальше: им не сразу удалось объяснить, что казна – это одно, а казнь – это другое.
Старый гренадер Хренов, входивший в Баязет за свою службу уже второй раз, тут же вспомнил историю:
– Это вот, братцы, когда Николай Павлыч, император покойный, в Тифлис приезжал, так тоже народ ослышался. Ввечеру на Мадатовской площади собрался народишко царя поглазеть. И поднаперло людей, что икры лягушачьей! С утра ждали – иные-то с самоварами пришли, места поближе занимали. И вот, братцы мои, подкатил государь Николай Павлыч, не будь он ко сну помянут. Подкатил, значит, как положено. Вылез из коляски да как заорет: «Розен!..» Что тут сделалось! Страх один!.. Все как кинутся бежать – кто куда. Детишек помяли, баб затискали. Все из-за того, что при нем генерал был, Розеном звали. Из немцев он. Ну, а народишко-то перепутал: показалось ему, будто государь розог потребовал. Сейчас всех сечь будет от мала до велика. Покойник-то сечь любил!.. [4]
И колонна солдат вошла в ворота Баязета с оглушительным хохотом, будто шла она на великий праздник, и этот дерзкий смех русского человека разбудил мрачные переходы крепости. В задних рядах даже не знали, чему смеются в первых рядах, но подхватывали смех охотно и дружно, как песню…
Напрасно офицеры пытались отговорить Хвощинского: в первый же день занятия Баязета он велел денщику собрать белье и отправился в туземную баню. Голый среди голых, щедро расплатившись с теллаками, мывшими его, он сразу дал понять жителям Баязета, что его пребывание здесь не случайно. А ночью ездил по трущобам города, как визитер-рунд, и проверял караулы; впереди него шел только один казак с фонарем, и более не было никакой охраны.
– Так и надобно покорять турок, – говорил полковник своим офицерам. – Покажи ему, что ты его боишься, – и ты пропал…
Началась славная деятельность командира баязетского гарнизона. Скинув мундир, Никита Семенович приказывал, диктовал, вынашивал планы диспозиций. Под открытым небом, во дворе крепости, он велел поставить несколько столов и оттоманку. Переходя от одного стола к другому, перелистывая бумаги и поучая офицеров, он быстро уставал и тогда ложился навзничь, подогнув больные ноги. Если он приказывал что-либо, то непременно стоя, просто разговаривал или выспрашивал – опять лежа. Первые двое суток он почти не спал и не обедал: возьмет кусок хлеба, сжует его; о посуде не заботился, где-нибудь увидит стакан – и пьет из него.
– Ну и старик! – удивлялся Некрасов. – Я бы так не смог…
Если бы Хвощинский был придворным, из него получился бы ловкий интриган; он как никто умел ощутить момент, когда следует пожать руку ротного писаря, обалдевшего от такого почета, и когда надо отвернуться
Эта своеобразная тифлисская «Ходынка» произошла во время посещения Николаем I Кавказа в 1837 году.
