или серьезен.
– На каком это ты языке говоришь?
– Люрр.
Старик покачал большой головой и, усмехаясь, подергал себя за бакенбарды.
– Держу пари, – фыркнул он, – ты говоришь как иностранец. Знаешь, где я раньше слышал такой говорок?
– Люр-ру-ур.
– На Гава-а-айях. Тридцать лет назад. Меня занесло в Гонна-лу-лу. Ну, я и застрял там на два месяца. Так вот у них там такой же диковинный язык.
Незнакомец с любопытством посмотрел на Старика. Странная, в виде перевернутой пирамиды, голова незнакомца задвигалась. Он разинул маленький безгубый рот, и оттуда зазмеился белый язычок. Большие уши подались вперед, чтобы лучше слышать дедову речь.
Старик сказал:
– Присаживайся, незнакомец. Мне все равно приятно, что ты здесь, хоть и не разговорчивый.
Незнакомец сел, а точнее, плавно привел себя в состояние покоя. Старик уловил движение.
– Ты смотри-ка, изящный, прям как танцовщица. Грация, понимаешь! Гмм… Разрази меня гром! У меня ноги-руки так легко ни за что бы не согнулись.
И старик вновь с головой ушел в свое серьезное занятие.
– Знавал я одного такого… грациозного. Танцевал на сцене Академического театра в Торнборо. Ребята над ним подтрунивали – уж больно пластично он двигался. Наверное, это стало его второй натурой.
Незнакомец задумчиво разглядывал обветшалую хижину и бутылочные тыквы, подвешенные над входом, высокую железную кровать, видневшуюся в окно, обросшие лишайником бревенчатые стены и весьма неопрятного кота, дремавшего на солнышке. Все это, да еще строгальщик, в придачу с его занятием и песенками, выглядело весьма старомодно и захолустно.
Старик неподражаемо сплюнул, и табак, описав дугу, втемяшился в дрозда. Тот заверещал и, как ошпаренный, метнулся прочь, трепыхая мгновенно намокшими крылышками.
Дед потянул носом летний воздух.
– Странно, – изрек он, принюхавшись снова. – Чуешь? Чем это повеяло, мистер?
Молчание.
От ветра и знойного солнца запах чужеродной плоти усиливался.
Старик поморщил вздернутый нос.
– Ну и смердит. Я-то думал, дубильню с живодерней закрыли. Оказывается, нет. Должно быть, сегодня снова открыли.
Старик подслеповато уставился в сторону чужака, пытаясь навести свое зрение на резкость. Первое, что пришло ему в голову, было: «Может, тебе не мешало бы в баньку сходить». Но, поразмыслив немного, старик сказал себе: «Да я сам с апреля не мылся». Нет, тут что-то другое. В любом случае, сказать гостю, что ему срочно нужны мыло и влажное полотенце, – ужасно невежливо.
Макушка у пришельца была огромная; лоб белый, идеально шаровидный, почти прозрачный. Когда на него падали солнечные лучи, казалось, внутри, под бледной кожей плавно колышется розоватый пульсирующий мозг. Костного покрова не было, а только тонкая скорлупа, вроде яичной, хрупкая и зачаточная.
Затем:
