style="font-size:15px;"> «Я должна была говорить с ним по-датски, а он рассказывал „маме“, что скоро едет в Нэс, и о других интересных вещах. И конечно, ему хотелось, чтобы мы сели в поезд и поехали к „маме“. „Мама такая хорошая“, – повторяет он. Да, фру Стевенс, он вспоминает Вас как что-то очень хорошее и светлое, он никогда Вас не забудет».
Почти шестьдесят лет Астрид Линдгрен общалась с Карлом Стевенсом, тем самым мальчиком, который встретил ее на Центральном вокзале в ноябре 1926 года. В тот раз шестнадцатилетний гимназист, мечтавший изучать языки и музыку в университете и со временем ставший учителем гимназии в Хеллерупе, не только сопроводил Астрид в Брёнсхой, но и до самых родов развлекал молодую женщину, которая была ему почти ровесницей: возил осматривать Копенгаген и играл на рояле в гостиной «Революционный этюд» Шопена.
Именно Карл отвез Астрид в Королевский госпиталь на такси, когда начались схватки. Он держал ее за руку и, чтобы отвлечь от боли, придумал считать бронзовые бычьи головы над дверями каждой мясной лавки, которую они проезжали. Три года спустя, 10 января 1930 года, тот же спокойный, надежный Карл отвез трехлетнего Лассе на поезде в Стокгольм, к «маме Лассе», как они с фру Стевенс последовательно и ненавязчиво называли Астрид у себя дома. Бо́льшую часть пути Лассе кашлял, вертелся, крутился, толкал Карла в темном купе и говорил на датском, как настоящий маленький копенгагенец. «Подвинься!» – требовал мальчик. Это и многое другое восьмидесятилетняя Астрид Линдгрен вспоминала в письме к Карлу в декабре 1987 года – она благодарила его за поздравление с днем рождения и передавала привет всем его детям и внукам:
«У меня в голове не умещается, что ты, Карл, дедушка двух школьников. Я представляю тебя все тем же юным гимназистом, что играл в гостиной на рояле, брал меня на прогулки, показал все окрестности и достопримечательности Копенгагена. Я так уставала во время беременности, что, приходя домой, тут же засыпала и спала как убитая. Ах, все эти воспоминания, бычьи головы, и всякая всячина, и твоя поездка с Лассе, когда он просил тебя подвинуться. Еще помню, как он похлопал тебя по плечу и заявил: „Теперь мы друзья!“»
Рожать ей предстояло в корпусе Королевского госпиталя на Юлианне Марие Вай – его еще называли Родильным учреждением. Со времени своего основания в XVIII веке учреждение предоставляло убежище незамужним роженицам – это было гуманнее, чем «распространенные тайные роды и зачастую последующее умерщвление плода», как было написано в многовековой давности королевском пожаловании. В те годы незамужняя женщина обычно скрывала свою беременность все девять месяцев, а затем рожала втайне, без акушерской помощи. В надежде сохранить постыдную тайну и избегнуть несчастий, которые сопутствовали появлению незаконного ребенка, многие матери удушали дитя сразу после рождения.
В 1920-е годы Родильное учреждение по-прежнему предотвращало подобные трагедии. Здесь можно было родить под присмотром
