но эти люди на природу не взяли с собой даже транзистора, и это мне нравилось. Нравилась их вежливая сдержанность и ненавязчивая способность по-родственному услужить друг другу, поухаживать и принимать ухаживания без шумных благодарственных изъявлений. Мне в их компании было просто, да и весело было тоже.
Наши соседи по острову назойливости не проявляли, но раз или два донесшийся до нас по водной глади посторонний звук говорил о том, что здесь они, никуда не делись. Отсутствие у них интереса к нашей компании вполне нас устраивало.
– Лучше бы их не было здесь сегодня!
Лицо Андрея, сидящего от меня по ту сторону костра, в его свете было медного цвета.
– Пусть будут! – ответила уставшая от суеты и разговоров Наташа. – Смирные люди. Просто на редкость.
Борис рассмеялся безо всякого повода. Улыбнулся и Андрей, поправив ее:
– Незаметные – да. А насчет смирных… Мы не знаем их.
– И не знать бы! – вздохнул Борис.
– Что такое, мальчики? – Наташа подняла голову с его колен, – что за озабоченность?
– Пфуй! – выдохнул Борис, а Андрей ответил ей, слегка дурачась:
– Посты, по идее, надо на ночь выставлять из мужского населения и меняться. Колгота!
– Почему из мужского? – спросила я лениво.
– Зачем посты? – Наташа опять улеглась и потянулась травинкой к мужниному носу. – Тоже мне, бойскауты!
Борис со свирепым видом поймал травинку зубами и сжевал ее без остатка.
– Ты-то куда лезешь, индеец! – Она ласково погладила его по щеке. – Андрейка – ладно, его последние три года осторожности научили, а ты?
Уж так получилось, что именно в этот момент я смотрела на Андрея и хорошо заметила жесткую морщину, на секунду прорезавшую его лоб. Похоже, Наталья сболтнула лишнее.
Борис, впервые за вечер, закрыл ей рот поцелуем, а Андрей, когда снова повернулся к свету, был сама ленивая беззаботность.
Но все это были не мои и не касающиеся меня дела.
– Хотите сказку?
– Давай! – Наташка подскочила от восторга. – Ох он и мастер, Татьяна, на сказки!
Андрей устроился поудобнее на скрещенных по-турецки ногах, упер в кулаки подбородок и после короткого раздумья начал не спеша, нараспев, по-народному:
– Не в некотором царстве и не в некоторые времена это было, а может, и вовсе не было, кому как нравится. Жил в деревне мужик. Простой, как червонец. Богу не молился, поскольку приучен не был, президента не хаял, потому как не встречался с ним ни разу, а впустую орать считал за напрасный труд, и на жизнь не жаловался, так как все вокруг него одинаково жили, а когда сравнить не с чем, то вроде и ничего получается. Топтался себе день-деньской по хозяйству, какое было, в единственных, разношенных как лапти сапогах.
И вот как-то в конце дня, когда солнце опускалось прямо в степь, за горизонт, на лавочку под окном его избы-залепухи присела
