прошли?
– Есть, как не быть, – солидно ответил Егор. – Сено по ней возили. Показать?
– Залазь!
Мальчишка буквально вспорхнул на «тридцатьчетверку». Настоящий танк!
– А тебя не хватятся?
– Не-е! Я с бабкой живу, а она старая, все богу своему молится.
– Ну, показывай дорогу тогда.
– А вот так, где пастбище, и в лес!
– Иваныч! Налево!
Танк вздрогнул и двинулся к лесу.
– Ваня! Передай по взводу, чтоб за мною двигались.
– Есть!
Свернув, «Т-34» канул в рощу, выбираясь на заброшенную дорогу – даже колеи зарастали травой. Танки Капотова и Антонова шли следом как привязанные, по очереди качаясь на буграх и кивая пушками.
– Дядечка танкист! Направо теперь! Вон, где сосна горелая!
– Направо, Иваныч.
– Понял.
Лесовозная дорога была весьма ухабиста, но только не для танка – «тридцатьчетверка» перла вперед, как по шоссе.
– Все, Егор! Слазь! Спасибо тебе, и дуй домой. Дальше мы сами.
– До свиданья, дядечки танкисты!
– Бывай!
Помахав «проводнику», Репнин спустился в башню, окунаясь в машинное тепло.
– Иван, передай нашим – будем расходиться. Антонов пусть сейчас сворачивает, я за ним, а последним Капотов. И чтоб не высовывались! Долго ждать не придется, немцы скоро в атаку пойдут. Двинут, пока не стемнело…
– Понял, тащ командир!
Подрабатывая двигателем, «Т-34» тихонько подъезжал к опушке, подкрадывался.
Дорога, что открывалась за деревьями, была широка. По сути, это был обширный прогал между двумя лесными массивами. Слегка всхолмленный, заросший густой травой и кустарником, он мог служить настоящим «проспектом» для танков противника.
Но не для парадов – об этом красноречиво свидетельствовали обгоревшие остовы танков, черневшие вразброс.
Грунтовая дорога, ведущая к Первому Воину, была буквально истерзана гусеницами, кое-где и воронки зияли.
– Иваныч, глуши мотор.
– Есть.
Репнин приподнял крышку люка и вдохнул. После рева дизеля, лязга и грохота тишина оглушала. Стянув с себя шлемофон, Геша прислушался. Тихие звуки не давались ему, но множественный рокот моторов доносился вполне отчетливо.
«Ждем-с», – мелькнуло у Репнина.
Вдохнув еще раз запах прели, он зажмурился. Хорошо…
Словно и не война…
Удивительно. Само «переселение душ» его поразило и напрягло – вечером первого дня, еще на Донбассе, он долго чистил зубы порошком, полоскал и даже остограммился. Но вовсе не для того, чтобы «забалдеть» или «залить горе», а просто очистить глотку – было неприятно касаться чужим языком чужих зубов…
И чем тут могла помочь «Столичная» или даже трофейный коньяк? А вот, поди ж ты… Помог.
А
