изучению науки графологии по исследованию Камилло Бальдо, в коем он неопровержимо доказывает, что ни один человек не пишет тем же почерком, что и другой, и что по почерку можно с определенностью судить о характере и даже настроении.
– Ваши научные занятия очень интересны. Признаться, я и сам немного разбираюсь в этом.
– Очень хорошо. Я хотел бы провести эксперимент, если вы не против.
– Конечно, я совершенно не против, – ответил я.
Дюпен ушел в другую комнату, вскоре вернулся с переносным бюро и поставил его на стол передо мной. Это было весьма изящное изделие из черного дерева, инкрустированного пластинками из черепахового панциря и латуни. Он поднял верхнюю крышку. Под ней оказалось отделение из красного дерева, содержавшее почтовую бумагу, две чернильницы, песочницу, перья и другие письменные принадлежности. Передняя панель откидывалась, превращаясь в обитую кожей поверхность для письма. Дюпен положил на нее лист превосходной бумаги – плотной, но мягкой, с золотым обрезом.
– Сделайте одолжение: распишитесь, пожалуйста, здесь, как обычно расписываетесь, и поставьте сегодняшнее число.
Когда я закончил, он сказал:
– А теперь напишите, пожалуйста, имена Элизабет Арнольд и Генри Арнольд и год – тысяча семьсот восемьдесят восьмой.
Когда я выполнил и эту задачу, Дюпен положил рядом с надписями, только что мною сделанными, два письма из шкатулки и записку миссис Аллан и тщательно изучил все четыре листа.
– Интересный, очень интересный случай. Посмотрите на «Э» и «А» в вашей подписи. А теперь сравните их с «Э» и «А» в подписи Элизабет Арнольд.
Дюпен поднял обе страницы, приблизив одну к другой.
– Видите, как велико сходство между вашими буквами и теми, что написаны Элизабет Арнольд?
Я почувствовал, что краснею.
– Сэр, уж не хотите ли вы сказать, что это я – настоящий автор писем Элизабет Арнольд?
Моя растерянность откровенно позабавила Дюпена.
– Не спешите с выводами. Я всего лишь указываю на некоторое сходство стиля, – ответил он, указывая на написанные мной имена. – Здесь мы видим, что ваша рука сильно отличается от настоящих подписей. Кроме того, даже для неопытного глаза очевидно, что бумага этих писем гораздо старше, чем та, на которой написано ваше письмо ко мне.
– Но возраст бумаги не гарантирует подлинности писем, – возразил я.
– Не гарантирует, но давайте изучим письма более внимательно, – предложил Дюпен, демонстрируя мое письмо к нему. – Наука графология позволит нам узнать многое о характере автора по его или ее почерку. Бумага, на которой вы писали, отменного качества, печать красного цвета. Это свидетельствует о вкусе автора. Почерк очень разборчивый, пунктуация безупречна. Строчки исключительно ровные, интервал между ними везде одинаков. Никаких излишних украшательств – чувствуется обдуманная точность письма, сплав твердости и грации, присущих людям ученым.
Я
