среди зимы чудо такое у тебя?
– Да вот немного с лета осталось, в погребе в полове храню.
– Ну что ж, завтра отнесу мальцу, пусть порадуется.
А назавтра недобрая весть поползла из дома в дом. Испуганные женщины понесли ее по селу, от соседки к соседке: умер сынок Любимы. Ночью умер, не дождался дня. С первыми лучами солнца Поветиха приковыляла к страдальцу, грея за пазухой заветные яблочки. Вот – чудилось ей – увидит их мальчишка и улыбнется, прижмет бледную щечку к ароматному, пропитанному летним солнышком плоду. И отступит болезнь.
Однако на пороге знахарку встретила Любима: босая, в исподней рубахе, нечесаные волосы на обезумевших от горя глазах.
– Сыночек мой, кровинушка моя, а-а-а, – и женщина сползла у двери на пол, захлебнувшись болью.
– Пойдем, милая, пойдем в избу, – Поветиха, сразу поняв все, кинулась поднимать Любиму. – Мороз-то какой, сама заболеешь. Пойдем!
Несчастная мать отрешенно дала поднять себя, неуверенно перебирая ватными ногами, перешагнула порог. В избе было сумрачно и сыро. Нетопленная печь с недоумением взирала на хозяйку: почему не разожгла приготовленные с вечера поленья, почему не гремит чугунами и сковородками? Окошки затянуло морозным узором так, что свет еле пробивался с улицы. На лавке, вытянувшись всем своим маленьким тельцем, с серьезным и скорбным лицом застыл мальчонка.
– А-ах! – ноги Любимы подкосились, и Поветиха не смогла удержать сломленную горем мать.
Женщина упала возле лавки на колени, уткнулась головой в холодный бок сына, хотела заплакать – но не получилось. Видно, все слезы были уже выплаканы ночью, горло, как удавкой кто сдавил.
Поветиха опустилась рядом, молча сочувствуя. Да и есть ли на свете слова, которые могли бы утешить потерявшую сына мать?
В растерянности знахарка достала из-за пазухи теплые яблоки и положила их на грудь покойника.
– Вот, сыночку твоему несла, думала порадовать, да не успела.
Любима подняла голову. Вид немудреных гостинцев, словно взорвал ей грудь, выпустив на волю материнское горе.
– Соколик мой ясный! – заголосила она. – Закрылись глазоньки твои синие, не видишь ты, милый, какие яблочки тебе бабушка принесла! Ох, не попробуешь ты больше яблочек, солнышка не увидишь. Схоронят тебя в могилке, земли сырой на грудь навалят. И холодно тебе будет, а я не смогу согреть сыночка своего любимого. И за что мне несчастье такое, чем Богов прогневала? Как жить теперь буду, горемычная?
Постепенно изба наполнялась соседками. Женщины скорбно переглядывались, перешептывались, прикрыв рот ладонью. Потом, видно, решив, что пришло время, подняли Любиму с пола, увели, утешая, от изголовья сына. Другие, возглавляемые знахаркой, принялись готовить тело умершего к погребению. Позже пришли мужчины со свежевыдолбленной колодой. Отец прощался с сыном сурово и молчаливо. Все шло своим чередом, так, как было при дедах и прадедах. И не знали селяне, не ведали, что заглянет
