вю какое-то! Очень нехорошее дежа вю. Я размышлял над этой странностью несколько минут – и вдруг сделал ошеломляющий вывод.
Если казнь Разгребателя и моё пребывание в камере у кругоротов не наваждение, а подлинная реальность, то это означает, что нелюди уже некоторое время, по меньшей мере, полгода, пристально наблюдают за нами, землянами. Более того, возможности их, так сказать, мониторинга, охватывают значительную территорию. Тренировочный городок и бывшая база дёртиков находятся за сотни километров от старого обронного завода, приспособленного Владимиром Петуниным сотоварищи для производства ядерных зарядов. В данный момент я нахожусь, условно говоря, в тренировочном городке, а Некрасова казнили в одном из помещений завода. И, надо понимать, всё лежащее между этими объектами пространство контролируется, просматривается, мониторится нелюдями!
Эта пугающее открытие мешало мне заснуть. А я обязан был хорошо выспаться, дабы обрести душевное равновесие и набраться сил перед вероятно ожидающими меня тяжёлыми испытаниями. Но никакие приёмы аутотренинга не помогали. Сколько времени я провёл в тревожном полузабытьи, прежде чем мне удалось заснуть по-настоящему, не известно. Но мой насыщенный сюрреалистическими кошмарами сон нарушил какой-то внутренний толчок.
Я обоснулся и некоторое время лежал в полной неподвижности, пытаясь возвратиться в муторную реальность. Наконец медленно повернул голову направо – в сторону двери, потом налево – в сторону окна.
Почти под самым носом, у плеча удерживаемой растяжкой вытянутой руки тускло блестела в полосатой полутени плоская коробочка.
Матовый параллелепипед размером не более портсигара был явно не нашего производства. Рискуя вывихнуть шею, я пытался получше рассмотреть приборчик. В конце концов разглядел слегка выступающий из панели диск верньера, штук пять крошечных переключателей и регуляторов, встроенную эллипсоиднуя раковинку (искусственное ухо?). Стерженёк с коническим наконечником-«джеком», гарнитуру беспроводной связи с клипсой для крепления в ухе, в данный момент пристыкованную к корпусу и выглядевшую как долька на плитке шоколада. Имелся даже регулируемый шнурок для ношения приборчика на шее как пайцзы.
В этот момент приборчик что-то пропищал. Я максимально, насколько позволяли растяжки, приблизил к нему левое ухо и, напрягшись, с трудом расслышал русскую речь:
– Вы хотите сбежать отсюда? Отвечайте, отвечайте…
Я почему-то нисколечки не удивился русской речи. Меня вдруг запоздало осенило, что приборчик является чем-то вроде переводной машинки. То есть это лэнгвидж, если употребить арго Исполнителей.
Я мечтал вырваться из темницы, но не спешил отвечать на заманчивое предложение неизвестного, испытав некий психологический излом. Ведь я мог вернуться домой только через «развальцованную» кругоротами «кротовую нору»! А она находилась здесь, и бежать отсюда означало удаляться
