платья.
– Что с ним? – выдохнул пан Властислав. Ядвига не стала переспрашивать – с кем?
– Он тяжело ранен. Ему отсекли руку и потоптали конями.
Широкие плечи пана Властислава передернуло под косматой гуней. Таким голосом она могла сказать: «Он уехал на охоту, вернется к ужину».
Не дело молодым девушкам таким голосом говорить о битвах и увечьях, тем паче, что это увечья отца. И еще…
– А старший брат панны, Прибывой…
– Он убит, – с тем же неживым спокойствием уронила Ядвига.
Пан Властислав снова замолк, а потом глухо спросил – и в голосе была смерть:
– Кто?
Голос застрял в пересохшей глотке, как непослушный клинок в тесных ножнах.
И Ядвига Скальская ответила:
– Люди круля.
– Что?! – одним шагом пан Властислав обогнал Ядвигу и заступил ей путь, только гуня взлетела беркучьим крылом.
– Панна Ядвига! Если бы кто другой…
– Пан воевода не верит мне? – тихо спросила она, глядя в яростные глаза воеводы.
И воевода отвел взгляд, отступил, освобождая дорогу. Глухо произнес, комкая ворот свиты:
– Расскажите…
– Хорошо, – тем же голосом проговорила Ядвига. – Отец тоже просил рассказать вам все, как было…
Все случилось в Святую ночь, ночь на Купалу. Кметы из окрестных сел собрались на праздник в урочище Немежа. Люд столпился у загодя возведенного кметами кресива, похожего на деревянные ворота с втиснутым меж порогом и притолокой третьим, обточенным сверху и снизу, опоясанным веревкой столбом. В том кресиве, по обычаю, вытирали огонь скальский хозяин со своим старшим сыном. Все были здесь – мужчины, женщины, дети. Даже дряхлые старцы выбрались из халуп – погреть кости у святого костра, вспомнить молодость. Все были в новом, чистом, нарядном, на русых волосах зеленели венки. Прямо на траве разостлали белые скатерти, а на них расставили деревянную да глиняную посуду с питьем и снедью.
Только оружия не было здесь: свята Купальская ночь, ночь мира и любви. Сам Световит в эту ночь оставляет тяжелый меч и смертоносный лук. В венке из невянущих цветов, на белом скакуне спускается он на землю, и оттого светла эта ночь.
И уже завертелось бревно, перехлестнутое веревкой, что сжимали в руках Скальские. Тихо было – рождался Святой Огонь, земной брат Световита. Никто не оглянулся на конский топот, надвигавшийся со стороны дороги, все взгляды были прикованы к кресиву. Кто и услышал, подумал – проезжие люди спешат примкнуть к празднеству.
– Стойте! – прогремел над примолкшей толпой голос. – Именем круля Мечислава – остановитесь!
Услышав имя круля и моравский выговор, на голос начали поворачиваться.
Их было дюжины две черноусых, кареглазых кольчужников – мораваков в клепаных шеломах, с мечами и чеканами у поясов, со знаменитыми моравскими луками у седел.
И на их щитах и впрямь раскинул крылья
