плечи широкие, над верхней губой тонкий поперечный шрам. Одним словом: мужлан. Всякая другая барышня нашла бы его необыкновенно уродливым, но Амалии он почему-то нравился. Он был диковатый, жутко застенчивый, но при этом невероятно милый.
– Нет, – сказал он, словно нехотя. – Я, собственно, по мелким кражам больше… Вот.
И, сердясь на себя за то, что не сумел солгать половчее, представить свою фигуру в более выгодном свете, взглянул Амалии в глаза. Она улыбалась, и ее лицо по-прежнему излучало тот мягкий свет, который не давал ему отойти от нее.
– А собираете про убийства, – заметила она, мизинчиком, обтянутым кружевом перчатки, указывая на папку. – Зачем?
Пока он раздумывал, что бы такое ей ответить, она запросто взяла его под руку и повела за собой, подальше от скорбных гримас и траурной, церемонной толпы.
– Я собираю про нераскрытые убийства, – сказал он, про себя думал: боже, как глупо… Такая красивая барышня, сразу же видно, аристократка, а ты ей про такое, медведь несчастный! Осел ты, вот кто… – И, знаете, разные там случаи, не поддающиеся объяснению. Ведь не всегда нам удается найти виновного, бывает и так, что он уходит от нас.
– Значит, здесь вы не просто так, – подытожила она.
Он вздохнул, колеблясь между искушением сказать правду и желанием успокоить девушку, которая наверняка знала Жюли. Зачем причинять ей боль? И он ответил:
– Емеля ввел вас в заблуждение. Уверяю вас…
– Значит, вы не думаете, что Жюли убили?
Амалия произнесла эти слова совершенно буднично. Таким тоном спрашивают: «Не правда ли, какая сегодня хорошая погода?», подразумевая только один ответ – положительный.
– Вы смеетесь надо мной, – опасливо сказал Зимородков.
Амалия поднесла руку к голове.
– Я? Нет. У вас лоб не болит?
Он фыркнул, вспомнив, как они давеча стукнулись головами. Амалия засмеялась. Тогда засмеялся и он. Они дошли до конца галереи и повернули обратно.
– Наверное, это должно быть интересно – заниматься кражами, – заметила Амалия.
– Я не занимаюсь кражами, – мягко поправил ее Александр, – я их раскрываю.
– О! А! Простите.
И оба снова засмеялись. Горничная, бежавшая им навстречу, посмотрела на них с укоризной.
– А на досуге, – продолжал Александр, – размышляю вот над этим. – И он кивнул на папку. – Прелюбопытные бывают истории.
– Правда? Расскажите.
Зимородков замялся. Он привык к поддразниванию светских барышень, привык к тому, что его, мелкого служащего, они не принимают всерьез; но Амалия, казалось, говорила искренне, и ей вроде бы нравилось слушать его. Поколебавшись, он открыл папку.
– Ну, взять хотя бы дело маркизы де Сентонж. О нем писали все французские газеты.
– Я, кажется, читала об этом, – сказала Амалия. – Странное самоубийство и всякое такое.
