арсеналом обворожительных улыбок, двусмысленных взглядов, случайных касаний. Винсент со всегдашней добродушной улыбкой наблюдал этот спектакль.
После концерта всей компанией поехали на хоумпати к девушке, которая жила у метро «Сокол». Там бестолково шумели, спорили о политике. Зажгли свечи. Коротко стриженная худенькая подруга хозяйки с татуировками на предплечьях, энергично ударяя по струнному ладу гитары, хрипло выпевала свои стихи о запретной, губительной любви. Гости сидели на полу, передавали по кругу самокрутки. Тогда, в полутьме, Винсент взял Игоря за руку и спросил:
– К тебе или ко мне?
Удивился, получив отказ.
– А в чем дело? – добивался он уже в кухне, перетаптываясь в тесном углу между раковиной и плитой. – Ты не гей? Я тебе не нравлюсь? Или ты считаешь, что я небезопасен для секса?
Нужно было сказать ему о Георгии, но Игорь не смог этого сделать. «Я живу с другим мужчиной», «я люблю другого» – фразы, словно вырезанные маникюрными ножницами из женского журнала, даже в воображении звучали фальшиво.
– Мне есть с кем заняться сексом.
– Мне тоже, – возразил Винсент. – Но я хочу делать это с тобой. Why not?
Игорь мотнул головой:
– Извини, ничего не будет. Это долго объяснять.
Нужно было ехать домой, но кто-то принес еще травы, хозяйка достала вино. После пары затяжек в голове у Игоря кувыркнулся призрачный акробат, сознание провалилось в теплый войлок. Он помнил, что ел руками торт и с кем-то спорил, как разделывать дельфинов, если их подадут к столу, – как рыбу или стейк. Потом на него примеряли чужую шляпу, и толстый парень облил диван вишневым соком, пока Винсент рассуждал о католичестве и пользе коллективной мастурбации, которую, по его словам, одобряли передовые психологи всего мира.
Кажется, Игорь задремал в спальне хозяйки и проснулся в ванной – в спину его впивался крючок для полотенец, а в губы – горячий и настойчивый Винсент. Они целовались долго и жадно, слюна со вкусом мятной жвачки сочилась в желудок. Игоря стало тошнить. Винсент пытался стащить с него джинсы, он отбивался. В дверь ванной постучали. На какое-то время Игорь пришел в себя и даже смог попрощаться с подругой хозяйки. Но на улице его вывернуло над урной. Винсент держал его сзади и выкрикивал в спины редких прохожих:
– Не бойтесь, люди! Это не гей-парад! Не надо вызывать полицию, мы не содомиты! Мы интернационалисты! Он русский, я ирландец, мы пили армянский коньяк! Свобода! Я люблю Эйзенштейна!
Дома у Винсента оба они уснули, повалившись на диван, – сил не хватило даже на то, чтобы раздеться. Утром Игорь поднялся со всеми признаками тяжелого похмелья – ощущения, уже немного подзабытого. Его мутило, шатало, толкало изнутри под ребра, перед глазами вспархивали белые мотыльки. Разыскивая ванную, он чуть не наступил в коридоре на рыжего котенка.
Винсент выглядел как обычно. Немного заспанный, с примятыми на затылке и торчащими надо лбом вихрами темно-русых волос.
– Достоевский, –
