ев». И если он не был обвешан девчонками, как елка игрушками, то только потому, что у него были две особые черты характера – одна проявилась сразу, а вторая со временем. Скромность, доходящая до растерянности, – это раз. Она мгновенно выдавала себя на его и без того румяных щеках и уже в детстве мешала ему взять в гостях конфету из коробки. А потом оказалось, что он еще и абсолютный, бескомпромиссный однолюб.
Но это все позже. А пока мы были заняты с ним и Олегой Родионовым по кличке Родимчик – обаятельная шпана – серьезнейшей конструкторской работой. Олега старше нас года на два, но ростом не вышел, хотя в драке его побаивались и те, кто был постарше его самого. Что бы он ни делал – бил ли кому-то морду, разыгрывал комбинацию на футбольном поле, учился курить «Беломор» или просто бездельничал – все это проделывалось с необычайной выдумкой. Если учиться курить, то там, где «родаки» уж точно не засекут, а именно на верхней ветке кривого дерева. Хорошо, что расстояние до земли было не больше трех метров, да и «газон» – поросшая травой куча мусора – был мягкий. А футбол! Обкрутив всех защитников и выманив на себя вратаря, в истерическом прыжке несущегося на мяч, Олега делал хитрую рожу и пяточкой откидывал мяч на набегающего следом «своего». Перед вторым нападающим оставались абсолютно свободные десять метров перед пустыми воротами. После неминуемого в такой ситуации гола Олега изображал Моргунова, танцующего твист, и приговаривал: «Ездык-тык-тык!» – одновременно заразительно смеясь.
Когда ему уже почти что «прилетело» от чужого парня из автотранспортного техникума, отслужившего в армии и слегка приблатненного, Олега занял позицию перед «жигулями» профессора Гроссмана. От «взрослого» удара Олега увернулся, как пружинный клоун. Здоровенный кулак чужака разбил в крошку боковое стекло, заревела сигнализация, и обидчик загремел по «хулиганке», да к тому же разворотил себе руку, которую несчастный профессор сам же и лечил потом, понуждаемый к этому клятвой Гиппократа – и вряд ли чем-то кроме нее.
Сейчас Родиончик (вторая, «добрая» его кличка) был единственным из нас троих, кто еще соображал, несмотря на тридцатиградусную жару, для нас, северян, убийственную. А задача перед нами стояла нешуточная.
Час назад от нас отвернулись футбольные боги. Несмотря на самую добросовестную самоотдачу, мы проиграли команде, состоявшей из второй половины обитателей двора, арбуз. Причем не просто арбуз, а десятикилограммовый, что означало еще и трехрублевый, а наскрести удалось только рубль с мелочью. И вот Олега поплелся домой и принес оттуда отцовскую удочку-донку, несколько проволочек – легко гнущихся, но упругих, дрель со сверлом и гирю от ходиков в виде коричневой свинцовой елочной шишки. Мы по очереди сверлили гирю у толстого конца, и Родиончик, недавно посмотревший «Золотого теленка», радостно покрикивал: «Сверлите, Шура! Она золотая!»
Драчовым напильником конец шишки был отточен до опасной остроты. Проволочки засунули в дырки так, что они торчали в стороны. Снаряд был готов.
Мы влезли по пожарной лестнице на пункт приема утильсырья, тихо прокрались к венчавшей здание базара галерее и влезли в полутьму.
Двор нашего дома – самого на тот момент в городе длинного – состоял из сходившихся углом двух заборов, большого и маленького. Маленький отгораживал открытую часть городского рынка, а большой всегда был мрачным и серым и тогда казался нам очень высоким. За ним была, есть и надолго еще останется городская тюрьма. С высоты базарной галереи мы видели, как угрюмые люди убирали тюремный двор, пилили бревна, а один красил на солнышке через трафарет лозунг-растяжку «Первый раз в первый класс!» и дорисовывал на красной ткани желтые кленовые листья. Мы удивленно уставились на художника, но Родиончик строго рявкнул:
– В музей пришел? Будешь хлебалом щелкать, так завтра помогать ему будешь! «Опять двойку» рисовать заставят, тоже Саврасов нашелся! «Строчи, прилетели!»
Как хорошо, что стекла в этой узкой галерее над рынком не мыл никто и никогда! Но еще лучше то, что на базаре никто не смотрит вверх. Мы были уже над пирамидой арбузов, вокруг которой были расставлены ящики с помидорами, огурцами и прочими дарами юга.
Родиончик буркнул:
– Щас пульну! Только бороду не намотай, придерживай, Серый, а то зажму, как Еву Браун, одной рукой яйца откручу, а второй гирю эту в хохотальник засуну, и будешь пищать: «Найн, Адольф, найн!»
Эти слова родились у него явно под впечатлением от последней серии фильма «Освобождение», где Гитлер заставлял Еву Браун отравиться.
Гиря полетела вниз и вонзилась в арбуз – именно такой, как надо. Серега начал плавно подкручивать катушку, арбуз приподнялся над плодовым изобилием и медленно, как солнце, стал подниматься к шести жадным ручонкам.
Подъем занял минуты три. Леска выдержала, проволоки не подвели! Все оказалось просто и от этого даже скучно.
Угадайте, бросили мы еще раз гирю вниз или нет? Ах, как нетрудно вам теперь в безопасном читательском уюте
