style="font-size:15px;"> – О! – подхватил профессор. – Венецианский фестиваль… Да. Всеобщее признание. Просто колоссальный успех!
– Еще бы! «Золотого льва» кому попало не вручают! – оживился дядя Лева. – Баттистини – это просто новое слово в кино…
– Джакомо Баттистини… – подначивал папа.
– Нет, его зовут Джироламо! О нем прекрасно написала Алла Гербер… – «поправил» профессор.
– Аллочка? – встревал дядя Лева. – Она просто умница. Мы сто лет с ней знакомы. Она не могла написать о глупом фильме хорошо! О, простите… Кажется, я слышу…
– Да подожди, Лева, – вдруг озадачился профессор Гроссман. – Когда Алла на прошлой неделе приезжала к нам, она ни словом тебя не упомянула! Может быть, она просто не знает, что ты переехал сюда? Или вы, м-м-м… как-нибудь нехорошо расстались…
– Как?! – вскрикнул дядя Лева. – Аллочка была здесь? Где же она остановилась? – Тут он сделал кислое лицо и проговорил: – Ну ясно, что у меня-то не могла… В смысле у нас…
– Так она же останавливалась в нашей квартире! – ахнул Гроссман. – Надо же – через три подъезда. И вы так и не встретились. А давно не видались?
– Ну… Прямо скажем, давно. И расстались не очень. Это, собственно, была моя инициатива… Понятно, что после этого она могла и не захотеть со мной встречаться…
– Да… Тогда, может, все и к лучшему, не расстраивайся, Лева. Но она обещала сегодня нам позвонить из Москвы. Может, передать ей привет или как-то сказать ей, ну, что ты ее вспоминаешь, не забываешь…
– Да не нужно, сами подумайте… Сколько таких Лёв у нее было…
– Ну да, – хитро улыбался папа, – включая Венецианских!
– Так и я про что… Тем более… – грустил дядя Лева, и глаза его устремлялись в печальную даль, ограниченную краем площадки, где мы обычно играли в футбол. – Знаешь, ты ей просто скажи – передавал привет один из ее давних поклонников. А имени просил не называть. Зачем. Прошлого не вернуть…
К этому моменту папа мой еще мог сдерживаться, но профессор уже был близок к истерическому смеху, поэтому достал носовой платок и начал сморкаться в него насухую, минут через пять отрывая его от носа ровно настолько, чтобы сказать: «Ох, и сквозняки же у нас дома…» – и снова зарыться в клетчатую ткань почти всем лицом.
Если бы разговор продолжился еще пять минут… Но тут раздался рев подъехавшего грузовика с высоченными бортами, и очередь проснулась, каждый поднимался наверх, по-ленински поднимал руку и бросал в кузов мешок с мусором или опустошал туда помойное ведро. Спускались с трибуны по второй лестнице очень быстро, потому что сзади напирали другие жильцы, и внизу выяснилось, что профессор Гроссман уже куда-то исчез.
– А где наш Гиппократ? – весело спросил дядя Лева.
– Да только что был здесь… – отвечал папа уже на последнем пределе выдержки.
