конфигурации, весь обвешанный мезонинчиками, и такими же монстрами заставили все колхозное поле за нашим лесом, там, где был когда-то штаб. Дуб, кстати, цел до сих пор, а поле застроили, и каждый из этих одинаково красных домов, окруженных железными бурыми заборами, смотрел на соседа с крайним недружелюбием, примерно как смотрело на Баланиных их окружение. Представить было невозможно, что когда-то на месте этого красного дома стоял серый, баланинский, деревянный, и на крыльце его с резными столбиками устраивались детские концерты с бразильскими песнями и рассказами из личного опыта. Но мы продолжали туда ходить, потому что было какое-то злорадство в том, что после Баланиных ничто тут не могло удержаться. И хотя строителей красного монстра все соседи очень уважали – еще бы, какой дом отгрохан, хотя и не своими руками, а при помощи нанятых строителей и явно из краденого кирпича, – но они, во-первых, пять лет не могли достроить свою махину, а во-вторых, на шестой ее продали. Говорили, что они уехали за границу, в Германию, кажется, и увезли, значит, туда свою косую оглядку, свою вечную неискоренимую недоброжелательность ко всему и вся, свое желание всех как-то мрачно удивить асимметричными и эффективными ответами. После них были вроде бы ничего себе люди – ведь наше Чепелево перестало считаться престижным дачным местом, да и никогда им не было, а потому приехал средний класс, сравнительно молодая пара с ребенком-подростком, подросток быстро вырос и начал устраивать свои концерты, но уже не детские, а кошачьи. К ним сходилась и съезжалась именно шпана, оравшая под гитары и дрыгавшаяся под плохую и очень громкую музыку. Периодически случались барбекю. Видимо, все они были эффективные менеджеры. Это было чуть лучше новых русских, но точно так же не вязалось с детскими концертами или растапливанием печки. Они устроили себе какое-то хитрое электрическое отопление.
Но мы с Лехой продолжали туда ходить, ходим и до сих пор, два давно взрослых и без пяти минут пожилых человека, оба с собственными детьми, которые, впрочем, не устраивают нам дачных концертов, поскольку на дачах не живут. Они предпочитают проводить время либо со сверстниками на школьных выездах в Питер или ближнюю заграницу, либо у моря, если нам удается их туда отправить. Да и кто теперь живет на дачах? Главным образом старики. Приятно уже то, что во время традиционных походов на Девятую линию мы все реже видим бывших новых русских, которых как-то решительно и бесследно смыло, да и на шикарных черных машинах сюда больше никто не ездит. Ездят главным образом старики либо те, кому, вроде нас с Лехой, жаль одного дачного лета. Да и вообще на даче хорошо, особенно когда этот образ жизни перестал быть знаком успеха и стал чудачеством для немногих. В прошлом году мы даже несколько раз сходили за грибами, но теперь их нет ни вблизи ни вдали. Правда, они стали в изобилии расти на участках. Радиус счастья, так сказать, снизился.
Мы ходим на Девятую линию в девятом часу, обязательно почему-то в ватниках, это наша дачная униформа. У разночинцев
