она не может, не хочет верить в близкий конец. Ей так ясна ее собственная правота… Как страстно, как стремительно защищается она от обвинений мужа! С какой потрясающей искренностью и силой на слова Отелло: «Подумай о грехах своих…» – у нее срывается крик: «Мои грехи – моя любовь к тебе!..»
Словно глубоко вздохнула пронзенная этим криком толпа. Но никто не аплодирует. Задерживая дыхание, все следят за развитием драмы. Но вот ужас агонии исказил черты Дездемоны. Она плачет, как беспомощный ребенок. Она ползает на коленях, умоляя о пощаде: «О, убей хоть завтра!.. Но эту ночь дай мне прожить!..» «…Хоть полчаса…» – слабо стонет она и мечется в безумной тоске. Он бросает ее на кровать… «Дай мне прочесть молитву!..» – вдруг срывается у нее страшный шепот. Но его слышат во всех углах театра. И зрители замирают от ужаса, как бы позабыв, что перед ними подмостки, и что этот предсмертный хрип – искусство.
Никто уже не интересуется ни Отелло, ни Эмилией. Все подавлены. Бесконечной риторикой кажутся завывания Лирского после «кусочка жизни», ослепившего зрителей своей правдой и глубиной… Кое-как дослушан акт, и начинается овация.
Но почему так долго не поднимают занавеса? Почему вместо дебютантки выходит Отелло, о котором все забыли? Публика требует Неронову. В партере все покинули места и толпятся у барьера. Из оркестра подают лавровый венок от полицмейстера, страстного театрала, и высоко держат его над будкой суфлера… А дебютантки все нет.
Наконец она появляется бледная, ослабевшая, опираясь на руку режиссера, и слабой улыбкой благодарит публику.
«Она плачет…» – экспансивно шепчет Муратов.
– Что вы говорите? – спрашивает Хованский соседа.
Муратов, словно проснувшись, оглядывается на него.
– Взгляните!.. Она плачет…
– И слезы не портят ее… Это удивительно!.. Пикантная женщина!..
Досадливо сморщившись, Муратов отходит от него.
Неронову вызывают без конца.
– Вы не хотите дать мне руки? – враждебно спрашивает ее Лирский-Отелло перед поднятием занавеса.
– Не хочу, – твердо отвечает она. – И вы сами знаете, почему…
Лирский бледнеет.
– Что такое? – испуганно спрашивает антрепренер.
Режиссер вытирает платком лоб. Губы его дрожат.
– Какую штуку подстроили!.. Постель-то ее ведь провалилась…
– Что вы такое мне говорите? – вскрикивает антрепренер.
– Подите, взгляните… Подпилили доски, с расчетом на скандал… Как только начал он душить ее, она почувствовала, что доски под ней опускаются…
– Вот так подлость!.. Как же ей удалось продержаться?
– Уперлась затылком и носками в края… Хорошо еще, что она росту выше среднего, а то упала бы на пол. Подумайте, какое самообладание!.. Зато потом видели ее?.. Я в уборной ее нашел в истерике…
– Ах, скандал,
