ему тогда дали большую таблетку, и он спросил у доктора по-французски: «Почему она такая большая?» – «Чтобы медсестра не уронила», – ответил доктор, словно это было очевидно, и Рей по сей день помнил то потрясение и ощущение несправедливости, которое он испытал: почему о пальцах медсестры заботятся больше, чем о его горле. Доктор в Венеции велел ему принимать по шесть штук в день. После восхитительного, воодушевляющего кофе Рей чувствовал, что полон идей, и все казалось ему возможным. Можно завязать знакомство с какой-нибудь девушкой, рассказать ей интересную историю, она пригласит его к себе домой и позволит остаться, особенно если он даст ей денег. Или можно найти каких-нибудь американцев и рассказать им, что он прячется от девушки, итальянки, которая обзванивает все венецианские отели в поисках его. Но он понимал, что будет нелегко найти американцев, которые а) имеют квартиру в Венеции и б) ведут настолько богемный образ жизни, что готовы пустить к себе незнакомого человека. Рей снова погрузился в размышления, постарался рассуждать логичнее. И на третий раз ему на ум пришла девушка с нежным персиковым лицом из кафе-бара к северу от Сан-Марко. Хорошая девушка, это видно с первого взгляда. Придется рассказать ей убедительную историю. Лучше всего держаться ближе к правде, по крайней мере, так ему всегда говорили. Он задаст ей абсолютно пристойный вопрос: не знает ли она какое-нибудь место, какую-нибудь семью или человека, которые смогли бы принять его на несколько дней, если он заплатит? В частных домах не станут спрашивать у него паспорт, потому что не сообщают о доходах от постояльцев.
Рей вышел из бара и отправился на поиски парикмахерской. В парикмахерской, где десятилетний парнишка валялся на скамье с транзистором, слушая довольно неплохой американский джаз в старом стиле, Рей попросил оставить ему усы и короткую бородку. Он не пытался изменить внешность, и борода ничуть этому не способствовала. Просто он хотел перемен. На Мальорке он несколько месяцев носил такую бороду. Пегги поначалу нравилось, потом разонравилось, и Рей сбрил ее. Зеркало в парикмахерской было длинное и чистое, на полстены. Рей глядел на себя над двумя рядами бутылок с укрепляющими средствами для волос и лосьонами, глаза его горели – видимо, жар достиг пика, – но смотрели уверенно.
У него были густые темные брови, широкий прямой рот, губы скорее полные, чем тонкие. Крупный прямой нос, более тяжелая версия материнского, правда у матери нос был последним штрихом, делающим ее красавицей. Рыжевато-каштановые волосы он унаследовал не от родителей, волосы такого цвета были у брата матери – Рейбурна, в честь которого он и был назван. Когда Рей получал письма, адресованные Реймонду Гаррету, это означало, что отправитель плохо его знает. От отца, в молодости рабочего-нефтяника, который сделал состояние и теперь владел собственной нефтяной компанией, Рею достались широкие скулы. Лицо было американское, довольно привлекательное, безнадежно испорченное неопределенностью, рассудительностью, склонностью к перемене
