в состоянии работать; что же он? Будет только сидеть над книгой и клевать носом. Это все равно, что пустым ведром воду черпать!
– Гм… – Сергей задумался. – А ты полагаешь, что обыкновенно воду черпают полным ведром?
– Полным, пустым – мне все равно. Я ваших глупых пословиц вовсе не желаю знать.
– Он вообще насчет пословиц и цитат любитель, – заметил Вегнер. – Вчера вдруг провозглашает:
На свете много есть, мой друг Горацио,
Чего нехитрому уму не выдумать и ввек!
Уверяет, что это Шекспир сказал…[3]
Сергей заорал:
– Эй, вы, девицы! Скоро вы?
От пруда донесся голос Тани:
– Сейча-ас.
Но там все слышались плеск воды и смех.
Токарев кипел. Что за бесцеремонность! Она даже и не считает нужным поторопиться!.. Вообще за эту неделю у Токарева много накопилось против Тани. Приехавшая с ними из Томилинска Темпераментова была действительно невыносимо скучна, но так третировать человека, как третировала ее Таня, было положительно невозможно. Больше же всего Токарева возмущало в Тане ее невыносимое разгильдяйство, – она приехала сюда, не взяв с собою из одежды решительно ничего, – не стоит возиться, а тут без церемонии носила белье и платья Варвары Васильевны и Кати. Так же она относилась и к чужим деньгам: Токарев из своего скудного заработка в Пожарске высылал ей в Петербург денег, чтоб дать возможность кончить курсы; ни разу она не отказалась от денег, хотя могли же быть у нее хоть иногда кой-какие заработки; этою весною она вышла с курсов, ничего ему даже не написала, а деньги от него продолжала получать.
Наконец, со стороны пруда раздалось:
– Идите!.. Можно!
Барышни поднимались по тропинке. Таня сказала Токареву:
– Ну, видишь, в одно время кончила со всеми!
Он ничего не ответил и прошел мимо.
Горячее солнце играло на глади большого пруда, старые ивы на плотине свешивали ветви к воде. От берега шли мостки к купальне, обтянутой ветхою, посеревшею парусиною, но все раздевались на берегу, на лавочках под большою березою.
Шеметов и Сергей лениво разделись и остались сидеть на скамейке. Вегнер уж давно был в воде. Маленький и юркий, он, как рыба, нырял и плескался посредине пруда. Шеметов спросил:
– Слушай, немец, вода теплая?
– Приятная! – значительно крикнул Вегнер.
– Гм… – Шеметов взошел на мостки и попробовал ногою воду. – Да-а, «приятная»!..
Борисоглебский стоял на берегу – огромный, мускулистый и голый, обросший жесткими черными волосами, с странно щурившимися без очков глазами. Протянув руку вперед, он пел своею глубокою, рычащею октавою:
Проклятый мир!
Презренный мир!
Несчастный,
Ненавистный мне…
Ой, черт!..
Шеметов с мостков брызнул в него водою. Борисоглебский серьезно сказал:
«Гамлет», действие 1, явление 5.
