будто бесцветными и в то же время проницательными глазами.
– Бездарный работник именно на это-то и не способен, – сказал Сергей.
– Почему нет? Почему нет?
– Потому что он слишком преклоняется перед…
– Почему нет?
– …перед собственной логикой. Она для него все.
– Нам нужны «большие дела», на малые мы плюем. Почему нет?
Осьмериков снова порывисто встал и начал оглядываться, как будто собирался немедленно уйти, потом опять сел.
– «Одаренные люди»!.. О господи! Избави нашу жизнь от одаренных людей! Они-то все и баламутят, они-то и мешают нормальному течению жизни… Вот, я вам прямо скажу: вы – одаренный человек. Я все время видел это, когда вы были моим учеником. И тогда же я сказал себе: для жизни от вас проку не будет… Вас вот в прошлом ходу исключили из Московского университета, через год исключат из Юрьевского. И кончите вы жизнь мелким чинушей в акцизе или сопьетесь с кругу. Почему? Потому что нам нужно «большое дело», обыденный, будничный труд для нас скучен и пошл, к «пай-мальчикам» мы питаем органическое отвращение!
– Верно! Прямо органическое отвращение питаю!
Осьмериков обрадовался.
– Ну, во-от! Не правда, что?.. Серые, обыденные люди для вас не существуют, они для вас – вот тут, под диваном… Милый мой, дорогой! Жизнь жива серыми, тусклыми людьми, ее большое дело творится из малого, скучного и ничтожного!
Таня встала.
– Мне пора идти! – сказала она. – Нужно еще поспеть в статистический комитет.
– Господа! Пойдемте, нам ведь тоже уж давно пора! – обратился Сергей к остальным.
III
Они вышли. Вечерело. Вдали еще шумел город, но уже чувствовалась наступающая тишина. По бокам широкой и пустынной Старо-Дворянской улицы тянулись домики, тонувшие в садах. От широкой улицы они казались странно маленькими и низенькими.
– Кто этот гриб? – спросила Таня.
Сергей усмехнулся.
– Осьмериков-то?.. Чистая душа!.. Ведь действительно вся душа светится. Но сколько он народу среди учеников перепортил своею чистою душою!
– Как душно с ними! – Таня быстро повела плечами. – И какое все кругом маленькое, низенькое, смирное! Совсем вот, как эти домики… И арифметика, и чувства – все какое-то особенное: малое больше большого, серое ярче красного.
– А как вы нашли Марью Михайловну? – обратилась Варвара Васильевна к Токареву.
– Какая она стала… мягкая и белая! – улыбнулся Токарев.
– Страшно! Страшно, как человек меняется! – задумчиво сказала Варвара Васильевна. – Ведь одно лишь имя осталось от прежнего. Что значит семья и дети…
– Да, – вздохнул Сергей, – много я видал семейных счастий и нахожу, что на свете ничего нет тухлее семейного счастья.
– И это положительно что-то роковое лежит в женщине, –
