к невестке, а возразил ей в довольно раздражительном тоне:
– В самом деле? Ну, так я попросил бы вас подумать…
Он не закончил своей фразы, потому что Артур, бывший до сих пор безучастным зрителем, вдруг очутился рядом с женой и сказал спокойно:
– Прежде всего я попрошу тебя, папа, прекратить этот неприятный спор. Я предоставил Евгении полную свободу действий и не желаю, чтобы кто-нибудь стеснял ее в поступках.
Берков посмотрел на сына, как бы не веря своим ушам; он привык к тому, что Артур безучастно относился к подобным сценам, и потому был крайне удивлен его вмешательством и тем, что он принял сторону жены.
– В тебя, кажется, вселился дух противоречия, – насмешливо бросил он сыну. – Против объединенных сил я должен буду обратиться в бегство, тем более что мне надо докончить кое-какие дела. Надеюсь, Евгения, что вы завтра будете не в таком воинственном настроении, а вы, мой сын, уступчивее, чем сегодня. До свидания!
Раздосадованный Берков, уходя из гостиной, не подозревал, что своим внезапным удалением поставил молодых людей в трудное положение. С того памятного вечера они избегали оставаться наедине друг с другом и виделись только при посторонних или за столом в присутствии слуг, и это неожиданное tet-a-tet, казалось, было одинаково неприятно обоим. Артур понимал, что не может уйти вслед за отцом, не сказав жене хотя бы двух-трех слов, но прошло несколько секунд, прежде чем он на это решился, так что Евгения предупредила его.
– Ты совершенно напрасно пришел мне на помощь! – сказала она холодно. – Я и одна отстояла бы свою независимость.
– Я нисколько не сомневаюсь в этом, – возразил Артур так же холодно, – но я не уверен в деликатности своего отца. Он намеревался заговорить о некоторых вещах, от которых я хотел бы избавить и тебя, и себя. Вот единственная причина моего вмешательства.
Молодая женщина молча откинулась на спинку кресла, а ее супруг, стоявший у стола, взял лежавший там веер и начал с притворным вниманием рассматривать его украшения. Наступила вторая, еще более неприятная пауза; наконец Артур заговорил снова:
– Впрочем, относительно истории с Гартманом, признаюсь откровенно, меня удивляет проявленная тобой самоотверженность. Подобные личности, как и вообще люди этого круга, должны быть тебе крайне антипатичны.
Евгения мрачно взглянула на него широко открытыми глазами.
– Мне антипатичны только слабость и посредственность! Я уважаю всякого, кто энергично отстаивает свое достоинство, каково бы ни было его общественное положение.
Она говорила резко. Артур все еще играл веером, но рука, державшая его, нервно вздрагивала, и губы слегка подергивались. При словах «слабость» и «посредственность» легкая дрожь пробежала по его телу, но лицо выражало полнейшее равнодушие.
– Какие возвышенные взгляды! – сказал он небрежно. – Я боюсь только, что они изменятся, когда ты ближе познакомишься
