может узнать едва ли не каждый ученик.
Рахотеп громко рассмеялся, обнажив белые зубы.
– Ты прав, старый лис, – сказал он. – Два года назад я оказался умнее многих и бежал до того, как гнев фараона обрушился на жрецов, а не после.
– Рад это слышать, – все так же спокойно ответил Накти.
Он обернулся, убедился, что длинная тень храма наконец-то коснулась большого камня, и сказал беззлобно:
– Можете убираться, вы, сборище лентяев и дармоедов!
Дети не заставили просить себя дважды. Последним двор покинул Юти. Взгляд Рахотепа задержался на помощнике Накти, когда тот проходил мимо.
– Этот юноша очень похож на Рамоса, старшего писца в моем храме. Бывшем моем, – поправился Рахотеп нарочито безразличным голосом.
– Это его старший сын. Сам Рамос уже несколько лет как оставил работу из-за болезни.
– Я помню. Он слег незадолго до моего отъезда. Мне говорили, что и сын его тоже был болен, разве нет?
Накти вздохнул.
– Хворь, смертельная для старика, – пустяк для молодого. Рамос до сих пор не выходит из дому, а жена его и вовсе не перенесла болезни. Дети же здоровы, хотя им и приходится несладко. Но почему бы нам не продолжить разговор в моем доме?
Немолодая, как и сам Накти, рабыня принесла лепешки, финики и куски козьего сыра. Добавила кувшин с водой, за ним другой со старым пивом и, повинуясь жесту хозяина, оставила мужчин одних.
– Ты говорил о болезни, поразившей семью Рамоса, – начал жрец, когда первый голод был утолен.
Накти кивнул.
– Это было чуть больше двух лет назад, в тот год, когда сын бога покинул нас, решив построить собственный город на юге. Однажды вечером к Рамосу приехал его брат, которого тот давно уже считал умершим. Счастье Рамоса было беспредельно. Но не прошло и трех дней, как радость сменилась горем, ибо вновь обретенный брат заболел и слег. Никогда прежде я не слыхал о такой странной болезни: человек никого не узнавал, даже родного брата, не отзывался на собственное имя, не принимал ни еды, ни воды… Несчастный умер на следующий же день, но, увы… Болезнь успела перекинуться на домочадцев. Вначале сам старший писец, как прежде его брат, перестал есть, пить и узнавать родных. Затем заболела его жена, которая вскоре и умерла. Мы думали, что Рамос последует за ней, но ошиблись – через неделю он поднялся с постели и начал ухаживать за детьми, которые к тому времени тоже заболели. Должен сказать, – продолжил Накти, прервавшийся, чтобы глотнуть воды, – старик проявил завидное мужество. Он не позволял никому из своих домочадцев покидать дом, даже не отправлял рабов на рынок за едой, опасаясь передать болезнь другим и тем погубить весь город.
– Как долго оставалась болезнь в доме Рамоса? – спросил Рахотеп. Он сидел, подавшись вперед и не отрывая от писца живо заинтересованных глаз.
– Не более десяти дней. Из родных он потерял только жену, но лишился многих рабов, включая
