личике, под мохнатою шапкою спутанных волос, надменно сверкали большие черные глаза, обведенные широкими темными кругами.
– Э, Аличе! – кивнула ей Фиорина, – ты еще не спишь?
– Я уже не сплю, – недружелюбно оскалилась девочка, показывая большие не по возрасту, звериные зубы. Голос ее был хриплый, звериный. Говорила она на грубом, лающем наречии пьемонтских горцев.
Ольга сказала:
– Эта обезьянка всегда ждет вашего возвращения, Фузинати, – вы, должно быть, приносите ей хорошие конфекты.
– Дождешься от него! – захохотала девочка, садясь на ручку кресла и болтая в воздухе босыми ножками, бледными в смуглоте своей, как лилии, и тощими, как палки. – Не желаю вам, синьорина Ольга, конфект, которыми он меня кормит… Ха-ха-ха!.. Ну-ну! нечего делать мне страшные рожи, старый орангутанг! Не очень-то здесь тебя боятся…
Фузинати, оказавшийся при свете весьма скромным на вид, должно быть, болезненным, желтолицым стариком лет под шестьдесят, но с черными еще усами, и почти черными волосами на голове, и с яркою синевою чисто выбритых, впалых щек, делал вид, будто не слышит, что о нем говорят, и объяснял Вельскому:
– Да, это было дворцом. Дом устарел и запущен, но это исторический дом, мосье. В шестнадцатом веке воздвигнуты эти колонны, государи мои. Еще сто лет тому назад здесь обитали, когда наезжали в Милан из своих вотчин под Мадридом, герцоги Медина Сели, могущественнейшие из вельмож испанского двора…
– А теперь, – с сердитым смехом перебила Фиорина, – все шесть этажей этого дурацкого, вонючего сундука битком набиты девками, две из которых почтительнейше ожидают, когда вы соблаговолите выдать им их ключи.
– Вы всегда спешите, мадемуазель Фиорина! – уж с сердцем огрызнулся Фузинати. – Вы ведете себя сегодня так, словно мы с вами первый день знакомы. Вы же знаете, что я не могу дать вам ключа прежде, чем не получил с вас моей доли за прокат вашего туалета.
Фиорина покраснела.
– Мосье Бельский, – обратилась она к кавалеру по-русски, – я весьма совестный…
– Вероятно, старик желает получить вперед? – оборвал Тесемкин. – Это возможно. Voila, старинушка, или по вашему будет – ессо![37] Один, два, три, четыре, пять – получайте с обоих, за меня и за приятеля, – пять золотых… великолепнейших, круглых, новых, французских, петухом украшенных золотых.
– Один наш! – быстро воскликнула Фиорина, – накрывая монету рукою и кивая Ольге, которая тоже ответила ей флегматическим кивком.
Фузинати покосился на них весьма недружелюбным взглядом, но ничего не сказал и со вздохом повернулся к вешалке ключей у своего камина:
– Номер девятый, мадемуазель Фиорина, номер тридцать первый, мадемуазель Ольга… Две женщины и только пять золотых. Ужасные времена, мужчины в Милане потеряли последнюю тень щедрости… Мосье! – обратился он к Вельскому. – Я прошу вас быть великодушным и прибавить мне
Так-то так, не угодно ли!
