глаза привыкли к темноте, рядом с собой она увидела Соломатина. Он смотрел на нее пристально, почти не моргая. Лиза хотела извиниться за свое поведение. Не успела. Горячие губы накрыли ее рот, и яркая вспышка снова заставила мир исчезнуть.
Уже через неделю ее перевели в другое отделение. Кто из сотрудников сдал их с Соломатиным, так и осталось загадкой. Хотели уволить, только он не позволил. Сказал, что девушка не должна страдать из-за чужих слабостей. Пригрозил, что уйдет вслед за ней, а потерять специалиста его уровня приравнивалось к катастрофе.
Скандал был грандиозным. Лизу пришлось прятать в психиатрическом корпусе, куда простым смертным вход был категорически запрещен. Жена Соломатина кричала, грозилась уничтожить соперницу и написать на нее донос, как на женщину, разрушившую советскую семью.
Только через три месяца Лиза смогла спокойно выходить из дома, не озираясь по сторонам, и не вздрагивать от каждого звонка в дверь.
Казалось бы, все устаканилось и можно продолжать жить, но у Лизы начались приступы тошноты и головокружения, которые она сначала списала на переутомление, даже попросила два дня отгула.
Ситуация не изменилась.
Вскоре выяснилось, что она беременна. Узнав правду, девушка очень испугалась. Как она будет рожать без мужа? Да и о каком ребенке может идти речь, когда она сама не встала на ноги, а мама до сих пор находится на лечении.
Всеми правдами и неправдами Лиза уговорила заведующего психиатрическим корпусом пустить ее ненадолго в палату к матери.
– Уверена, что хочешь этого? Она сейчас несколько не в форме, – пытался отговорить девушку заведующий.
– Абсолютно. Она же моя мама.
– Ты медик, Старостина, и должна понимать некоторые вещи. Не каждую болезнь можно вылечить. Я все устрою, только под твою ответственность. Поняла?
Лиза кивала, хотя и не понимала, чего страшного могло произойти с мамой под наблюдением врачей.
Когда ее провели в палату, дополнительных объяснений не потребовалось.
С тех самых пор, как мама попала сюда, Лиза ни разу ее не навещала. Нельзя было.
И теперь в лежащей на казенной койке женщине она с трудом узнала свою мать. Правда, женщиной ее тоже можно было назвать едва ли – скелет, обтянутый кожей, с абсолютно седыми волосами, в беспорядке рассыпанными по подушке. Маму зачем-то пристегнули к койке широкими ремнями. Неужели боялись, что она может встать и уйти? В таком-то состоянии! В палате стоял тяжелый запах испражнений, захотелось открыть настежь окно, но оно было забрано тяжелой решеткой, а механизм, отпирающий створки, спилен. В таких условиях совершенно невозможно выздороветь.
Лиза посмотрела на заведующего, тот кивнул: мол, можешь к ней подойти. Сам он скрылся за дверью, предупредив, что вернется через десять минут.
– Мамочка, – осторожно позвала Лиза, – ты слышишь меня?
Она сделала несколько шагов и остановилась, прислушавшись.
– Мама, это я – Лиза.
– Ты
