ничего нет – пусто, ровное место, небытие.
Человек не всегда причина своих бед, и испытаний, но часто именно человек – причина бед и испытаний.
Не часть ли бед и испытаний нынешних моих – от моего недомыслия, моей импульсивности и слабости? Очень похоже. Да.
Пора разозлиться. И выйти из этого состояния ступора, прежде всего индивидуального ступора.
Если это так, то одна из причин – недостаточное смирение, гордыня.
Прости мне, Господи! Мою горделивость и мое самомнение, и мое геройство!
Сил и ума – вот в чем я нуждаюсь.
Господи! Не оставь меня.
Все происходящее со мной, – это промысел Божий, это – вразумление, истинное и необратимое.
Геройство должно кончиться, и должна начаться жизнь. Лишь с окончанием геройства начинается жизнь.
Когда начались в моей семье все эти события – я поставил себя в центр событий, попытался мысленно воспроизвести модель солнечной системы, когда я – солнце, вокруг меня – семья, дети, пр.
Это – неверно. В корне, в принципе, светски, религиозно, бытово.
Мы все – спутники Бога. И это еще честь – стать спутником Бога. Мы все – частицы мира, воспроизводимого Богом. И Бог – центр этого мира, точнее, Дух Святой, производящий этот мир по воле Бога Отца. А Бог – вне, внутри, всюду и везде. И этот мир – и есть часть Бога. И я – часть части. И я никак не могу быть в центре. Если же я – как Бог, то и тогда я не центр, и тогда я – вне и внутри, всюду и везде.
Т.е. и как человек, и как Бог, я не могу быть в центре какого-либо мира, ни концептуально, ни практически. Теоретически – да. Но только когда этого требует человеческая забота о ближних ли.
За окном шарашит снег, и мы, кажется, еще далеки от выздоровления.
Господи!
Хватило бы на все сил, смирения, терпения, и ума. Господи! Дай мне ума! И мудрости! Не оставь меня в трудах моих. Никогда!
В какой-то момент я понял, что сил больше нет. И я вспомнил, как жена во время родов отключила свой инстинкт самосохранения, чтобы родить Веру. И родила. И все.
И я вновь восстал.
Но одно очевидно. Сейчас мне не до литературы. Сейчас мне надо спасать детей.
Дети мои лучше и терпимее меня.
Я перед ними худосочен и привередлив. Я перед ними почти тщедушен. Они сильнее меня и лучше, может быть, даже мужественнее.
А все люди вокруг меня все делают медленно, слишком медленно, очень медленно. А мне нужно спасать детей.
Две бригады сестер во главе с врачом больше часа ковыряли ручки Веры, не могли попасть в вену. Вера истощилась, иссохла, вены сузились, кровь обезвожилась, и нельзя было попасть в такую маленькую вену. День и Вера угасали. Уходили?
Я начал ее отпаивать, с помощью пятимиллилитрового шприца, которым я вливал ей в рот попеременно воду и регидрон (солененькая водичка), вливал ей жизнь. Отпаивая. И с каждой каплей, вены, маленькие вены Веры расширялись,
