это прямо сейчас. Со слугами я уже поговорила. Маркус, закрой, пожалуйста, дверь.
Она прошла в гостиную – тонкая, хрупкая, но прямая как штык.
– Джойс, подай мне сервировочную салфетку, будь добра.
Девушка открыла ящик буфета, достала оттуда расшитый полотняный кружок и положила его на отполированный до блеска стол. Миссис Каролина поставила на него чашку и блюдце.
– Это, – произнесла она с легкой, но отчетливой укоризной в голосе, – я обнаружила в комнате Джулии. Чашка стояла прямо под кроватью. Я нашла ее с помощью трости, а Элис помогла ее достать. Здесь следы чая.
Все присутствующие до сих пор стояли, и Кэмпион со своего места хорошо разглядел несколько чаинок и осадок на дне чашки. Его слегка удивил инквизиторский тон миссис Фарадей, и он не сразу понял, что дело было в вопиющем нарушении домашнего уклада. Еще больше его поразило то, что последовало за словами миссис Фарадей.
Тетя Китти, которая до сих пор тихонько всхлипывала в носовой платок, вдруг разразилась горькими слезами раскаяния. Затем она шагнула вперед и замерла перед матерью.
– Это я сделала, – трагически произнесла она. – Я заварила чай.
Миссис Фарадей хранила молчание; никто не осмелился заговорить, и тогда тетя Китти виновато пояснила:
– Джулия любила утром выпить чаю. И я тоже. Покойный Роберт меня к этому приучил. Джулия однажды предложила… или я, не помню… что раз по утрам здесь подавать чай не принято, почему бы нам не купить себе в «Бутсе» маленькую горелку и чайничек? Каждое утро, еще до того, как Элис приносила горячую воду, я готовила чай и относила одну чашку Джулии. Сегодня утром тоже… Она прекрасно себя чувствовала. Ох, мама! Если она что-то подсыпала себе в чашку и выпила, я никогда себя не прощу, никогда!
После этого признания последовал очередной приступ безутешных рыданий, и Джойс принялась успокаивать тетю – впрочем, безрезультатно. Миссис Фарадей смотрела на дочь со смесью неодобрения, удивления и насмешки. Наконец она обратилась к Джойс:
– Дорогая, отведи тетю в спальню. Если доктор Лаврок еще не ушел, пусть даст ей снотворное.
Однако тетушка Китти решила, что еще не достигла глубин самоуничижения. Как у многих забитых людей, у нее была склонность все драматизировать – к месту и не к месту.
– Матушка, простите меня! Скажите, что прощаете, не то я буду до конца жизни кусать себе локти!
Будь старуха Фарадей физически способна краснеть, несомненно, сейчас она именно это бы и сделала. Ее лицо, покрытое тонкой сетью морщинок, приобрело чуть более темный оттенок слоновой кости, а в блестящих глазах промелькнуло смущение.
– Кэтрин, голубушка, – проговорила она, – тебе нездоровится. Вероломное употребление чая по утрам беспокоит нас с доктором Лавроком меньше всего. У нас есть другие заботы. Маркус, возьми чашку и неси ее очень осторожно. Мистер Кэмпион, позвольте вашу руку. Уильям, останься здесь – я за тобой пошлю.
Глава
