она все же снизошла до общения со мной и обратилась с просьбой. Заметив, что я неплохо ныряю, она попросила достать со дна раковину, которые, как она видела, местные ребята, ныряя, доставали.
Я, радуясь тому, что могу заслужить ее прощение, полдня провел на пирсе, беспрерывно ныряя, и достал ей с десяток различных раковин, пока она, наконец, не была удовлетворена. Тогда девочка сменила гнев на милость и простила меня, при встречах она теперь кивала, а, будучи в это время вместе с матерью, даже здоровалась.
Так прошло несколько дней, пока в нашем лагере не появилась еще одна, старшая дочь Веры Степановны, Аленкина сестра. Ее звали Мила, она провела у моря вместе с матерью и сестрой всего два дня, после чего уехала в Москву – поступать в театральный институт; девушка мечтала выучиться на актрису.
Мила, надо признать, произвела на меня неизгладимое впечатление: моя сверстница – ей было всего семнадцать, – была удивительно хороша собой: высокая, стройная красивая брюнетка с гордым, и я бы даже сказал, надменным взглядом.
Что и говорить – с первых же минут, едва я ее увидел, так и влюбился без памяти, как, впрочем, и вся мужская половина нашего лагеря.
Надо отметить, что Аленкиных сверстников в лагере и ближайшем окружении почти не было, и малышка, нуждаясь в товарище по играм, стала привлекать к своим играм меня. Я не отказывался, но, играя и общаясь с ней, старался находиться поближе к тому месту, откуда мог видеть ее старшую сестру – Милу. Но мне это почти не удавалось, потому что та то и дело куда-то исчезала, и за то короткое время, что она провела в нашем лагере, я смог понаблюдать за ней, наслаждаясь, всего несколько раз. Будучи впечатлительным по натуре и еще, если можно так выразиться, нецелованным юношей, я ужасно расстроился, когда Мила, так и не удостоив меня хотя бы одним взглядом за два прошедших дня, уехала; мать отправилась вместе с ней в Одессу провожать дочь на поезд, поручив мне опекать свою младшую – Аленку. Никакого сходства в чертах родных сестер, я, сколько не вглядывался в Аленку, не находил, – тогда она, честно говоря, больше напоминала мне гадкого утенка из известной сказки.
Мать девушек вернулась из Одессы только следующим утром; именно в тот день у нас и произошло чрезвычайное происшествие.
Мы с Аленкой находились на берегу моря. Загорая на солнышке, я задремал, и потому попросту проморгал момент, когда девочка, верная себе, исчезла из поля моего зрения и отправилась купаться. Одна. Я увидел ее, вернее услышал, лишь тогда, когда она, находясь в воде метрах в тридцати-сорока от берега, заверещала от страха. При этом она неуклюже размахивала руками и беспомощно шлепала ими по воде.
Я сразу и не сообразил, что это кричит она, просто среагировал на крики и побежал к воде. Аленка барахталась на малой глубине, как потом выяснилось, что-то около полутора метров, впрочем, как известно, порой человеку для того, чтобы утонуть, достаточно
