а я принялся намазывать хлеб маслом.
Незамысловато ужиная, мы вспоминали все перипетии сегодняшнего вечера, а также последних дней и негромко хихикали, нисколько не огорчаясь тем фактом, что сегодня у нас с женским полом вышел облом. «Да, кстати, а ведь час еще не прошел, – мелькнула у меня мысль и затрепетала надеждой, – так что девчонки вполне могут подойти».
– Может, надо было треснуть Таньке по башке, чтоб не грубила? – запоздало предложил Кондрат, аппетитно прихлебывая из кружки.
– Если бы она от этого стала хоть чуточку симпатичнее или умнее, я бы с удовольствием врезал ей пару раз, – вставил я. – А так чучелом была, чучелом и останется. Я думаю, завтра она и не вспомнит, что наболтала нам сегодня вечером.
– И то правда! – согласился Кондрат. Он встал, сполоснул под краном посуду, и мы перешли в зал. Моя постель, разложенная на диване, была не убрана с прошлой ночи, только прикрыта покрывалом. На часах без четверти час. Все нормальные люди уже давно спали, и лишь теперь, опустившись на диван, я почувствовал, как устал за последние дни. Усталость и недосып накапливались целую неделю, а за ежедневным 12-часовым трудом (а зачастую и за еженощными приключениями) отдыхать было совершенно некогда.
– Как ты думаешь, – сонный, уже едва ворочая языком, спросил я. – Девки еще могут прийти?
– Вряд ли, – ответил Кондрат. – Так как договорное время вышло. Наверное, их кто-то снял, – закончил он равнодушно и зевнул. Я быстро разделся, так как в квартире было довольно прохладно, и нырнул под одеяло. Кондрат взбил вторую подушку и полез на диван рядом со мной, укрываясь тяжелым теплым покрывалом. Он мог, конечно, пойти в другую комнату, мамину спальню, где стояла кушетка, но заявил, что ему там одному будет скучно. Я же лично, все равно как и с кем бы ни ложился, в конце концов всегда оказываюсь в щели между диваном и стеной, занимая, таким образом, совсем немного места.
Я уже почти засыпал, когда Кондрат спросил меня о чем-то, я ответил ему, это вышло смешно, отчего мы оба заржали, потом он вновь ляпнул что-то, и мы засмеялись еще громче. Пять минут спустя, вместо того чтобы спать, мы уже хохотали во весь голос: то один, то другой произносил следующую хохму, и мы заливались веселым смехом. Мы хохотали, ржали, выли и скулили, – это, наверное, была разрядка после сумасшедшей недели, реакция на перенапряжение, потому что этот истерический смех нормальным назвать было нельзя. Когда очередная вспышка хохота затихла, и диван перестал колыхаться от сотрясения наших тел, мы вдруг услышали отчетливый стук.
– Вставай, Кондрат, – радуясь тому, что мой товарищ лежит с краю, сказал я. – Иди, открой девчонкам.
– Итить твою мать, – сказал Кондрат, с неудовольствием вылезая из теплой постели. – И где их, сучек, до сих пор носило, ведь начало второго уже.
Он выскользнул в прихожую, затем послышался щелчок наружного замка.
Спустя
