и жизнь. С того дня, как мэр впервые стоял над могилой Стеллы, минуло уже шесть лет, но он до сих пор тосковал о жене. Особенно в последние несколько месяцев, когда так хотелось поговорить, разделить груз сомнений, услышать, что ради очень хорошего можно сделать плохое и что Бог поймет и простит.
Телефон у ног зажужжал снова – будто затрепыхалось в последний раз умирающее насекомое – и умолк.
Мэр запрокинул голову и позволил холодному воздуху окатить с ног до головы. Кэссиди ощущал себя разбитым. Побежденным. Хотелось лечь на пол рядом со смятым пиджаком и заснуть, закрыть глаза, отрезать от себя обваливающийся, траченный молью мир и провалиться в блаженное забытье. Тут невольно позавидуешь пьяницам, которые хватаются за бутылку и топят в ней все свои беды. Но мэр недаром звался Кэссиди. Его имя присутствовало на половине городских зданий. Кэссиди не напиваются, не валятся на пол, забывая о долге. А его долг был огромен: и перед городом, и перед людьми, и перед вдовой, оставленной стоять в одиночестве над могилой мужа, и перед надвигающимся пожаром. Перед всеми и всем. Кэссиди ощущал себя пленником, связанным собственной кровью, именем, поколениями тех, чьи кости лежали в городской земле.
Он посмотрел на висевший над большим камином портрет. Глаза Джека Кэссиди сурово глядели через век истории, будто говоря потомку: «Я не для того возвел из ничего город, чтобы ты удрал и позволил ему умереть».
– Я знаю, – прошептал Кэссиди предку. – Я никуда не убегу.
Внезапно и резко забренчал телефон на столе. Звук старого латунного звонка вспорол тишину, эхом отразился от дубовых панелей и книг в кожаных переплетах, стоящих в шкафах вдоль стен. Кэссиди поднял с пола пиджак, просунул руки в рукава и вышел из прохладной струи вентилятора. В пиджаке мэр ощущал себя более официально. А для предстоящего разговора авторитетность наверняка потребуется в полной мере, каким бы он ни был. Мэр глубоко вдохнул, словно собираясь нырнуть в холодное горное озеро, и подхватил трубку.
– Кэссиди, – выговорил он глухо, будто его голос донесся издалека.
– Это Морган.
Сразу расслабившись, Кэссиди плюхнулся в кресло и спросил:
– Насколько скверно?
– Хуже некуда, – ответил начальник полиции. – Самолет.
Мэр закрыл глаза и кивнул. Он заподозрил это, как только увидел дым.
– Слушай, я позвоню нашему другу, уведомлю о случившемся, – сказал Кэссиди, естественно переходя на командный тон. – Мы все уладим, договоримся о компенсации. Аварии случаются. Самолеты падают. Уверен, он поймет. Уверен, он…
– Он не поймет, – возразил Морган. – Не захочет. Деньги тут не помогут.
Кэссиди моргнул. Он не привык, чтобы ему перечили.
– Но ведь он бизнесмен. А в бизнесе дела постоянно идут не так. Когда такое случается, всегда можно как-то компенсировать. Об этом я и говорю. О компенсации.
– Ты не понимаешь. Ничто уже не исправит
