на руку, сдавливая его так, чтобы «рулон» получался поменьше. Покосился на меня, приподнял уголки губ и неожиданно дружелюбно произнес:
– Принято. А ты молодец! Не даешь себя в обиду. Не заискиваешь и телесами начальника не умасливаешь. Ты мне все больше нравишься, Ольга.
На этой ноте Вархар развернулся и, весело насвистывая, ушел из корпуса, унося за собой длинную анаконду черного шланга. И где он только его раздобыл?
Я с надеждой подумала, что, может быть, теперь удастся передохнуть, поесть, в конце-то концов. Желудок, презрев все правила приличия и лекторского этикета, зазывно заурчал от мыслей об ужине.
Я осторожно зашагала по скользким плитам. Десятки взглядов впились в тело из приоткрытых дверей. Мелкие засранцы следили – не навернется ли новый препод, всем на радость.
Ох уж эти подростки! Злобность и нечуткость – их второе имя. А ведь сами-то ранимые и нежные, как аленький цветочек.
Слегка высмеешь – вывалится гора комплексов. Чуть намекнешь на несовершенства внешности – огрызнутся и бросятся есть, пить, мазаться всякой гадостью, чтобы похорошеть. Повезет, если не сядут на диету – три крошки хлеба на день и два литра воды на ночь. Или не примутся смачивать лицо в водке, настоянной на уксусе и лимонной кислоте.
Ноги предательски елозили по влажным камням. В груди закипала злость. От спасительной двери меня отделял всего десяток-другой шагов! Но торопливость грозила полетом на пол под улюлюканье и гогот студентов. Что-то подсказывало – такая разрядка после пережитого благодаря огню и Вархару им сейчас нужнее воздуха.
Недавно я ощущала лишь вселенскую усталость, желание поесть, передохнуть и полное душевное опустошение. И вдруг откуда ни возьмись вспыхнул гнев. Он рос и рос, по мере того как ноги так и норовили проехаться по скользкому полу и уложить тело на обе лопатки.
Черт побери эту Академию, Вархара, студентов и это треклятое чувство вины перед Алисой! Мысленное ругательство возымело на меня неожиданный эффект.
По рукам пробежал ток, мириады молний вспыхнули диковинными оранжево-синими рукавами. И, прежде чем успела сообразить, выстрелили во влажные плиты, пролились на них дождем огня и света.
Я зажмурилась. Не надо быть физиком, чтобы знать, что случится, если встать на мокрые камни и запустить в них молнию.
Один удар сердца, два, три, четыре… Странный запах ударил в нос. Но ток и не собирался доканывать мой измученный организм.
В задорном посвисте скандров и мрагулов, восхищенном скрежете таллинов, нечленораздельных возгласах леплеров и истлов не промелькнуло ни тени насмешки.
Я приоткрыла один глаз, второй и замерла, потрясенная невиданным зрелищем.
Электричество – или другая энергия – широкой золотистой лентой скользило по плитам, просушивая их и прокаляя. В воздух поднимался голубовато-серый дымок и тонкими стебельками тянулся к потолку.
Да-а-а. Что-то не так с местной
