о том, как в партизанском отряде появился маленький и полуживой ребенок, мой сын, я сидела, онемев, на принесенном Петром из комнаты стуле и смотрела на Юру. Взяла его большие ладошки с длинными, как у Петра, пальцами и держала, вспоминая, как тогда, много – много лет назад, той тревожной ночью, точно так же перебирала его пальчики, мечтая совсем не о таком завтрашнем дне, который случился. А Юра просто улыбался и, казалось, что всегда тут и был, не пропадал никуда, не терялся. Мне было страшно подумать теперь, что было бы, не брось я тогда его в сугроб к этой, ставшей мне теперь таким дорогим человеком, неизвестной женщине.
– А Вы, Ирина, не переживайте так, не переживайте. Вы, наверное, думаете, как Юра к вам с Петром привыкать будет, как полюбит вас заново, и такое всякое волнительное себе представляете, да? Нет, Юрка – хлопец хороший, умный. Весь в Петра, сразу видно. – Хохотнул Анатолий и похлопал дружески Петю по плечу. – И он ждал вас, он же все знает, ему все рассказывали. А я пообещал, что всю свою жизнь положу на то, чтоб найти родителей, если живы. А вы – вон какие! Живы! Это ж надо такое, чтоб сами нашлись! Во как! Это ж надо заблудиться в трех деревах Вам тогда, чтоб найтись! Кому скажи – не поверят!
От такой радости общей обстановка становилась все непринужденнее.
– Мам, а дзе, то есть где, я жить буду? – Юра сказал это полушепотом, стараясь не вовлекать в разговор мужчин. – Папа говорит, чтоб я с вами жил, домой возвращался, но…. А ты, как скажешь? Я не обижусь. И я, наверное, пока не смогу к вам… Мне там, в деревне, пока жить надо. Я потом все объясню.
– Еще чего, Юра! – Возмутился муж. – Мы же все обсудили, да и обсуждать нечего – домой, срочно домой! А с Анатолием видеться будешь, когда захочешь. Нам много дел порешать надо: и бумаги в порядок привести, документы, и наши, и твои, и, самое главное, надо же с учебой что-то думать. Ты учиться-то дальше собираешься? Поступать куда-то?
– О! Планов у нас – громадье, люди! Мы ж в хирурги решили податься! Юрка у нас тихоня – тихоней, а себе на уме. Сейчас вам как родителям уже пожалуюсь, наконец! Влюбился, так влюбился он…
– Дядь Толь… – Под столом, стесняясь, одернул Анатолия Юра. – Не надо…
– Чего не надо?! Это твои мамка с папой, все знать должны! – Отмахнулся Анатолий Иванович. – Так вот, влюбился, втюрился в Лизку. А она у нас хорошая девушка. Но беда с девкой. Краса-а-авица, с ума сойти какая! С одного бока. Она с одной стороны – красавица, а с другой лицо война попортила, спалила. Прячется, стесняется. Так Юрка пообещался хирургом стать, чтоб это безобразие ее с лица убрать. Говорит, кожу поменять можно, будет на это учиться. У нее правая сторона красная вся, опаленная пожаром. Деревенские дети дразнили и головешкой, и замарашкой, в стороны разбегались, как видели. Долго она приживалась у нас в деревне. Мы и нашли-то ее недавно. Лет пять назад, да, Юр? Она, Лизавета, за ним хвостиком ходит, книжки медицинские зубрят по ночам, в институт медицинский оба собрались поступать. С фельдшером нашим по больным
