он справился с замком, так упорно не желавшим впускать нового хозяина, и вошел в дом, который перед покупкой так толком и не осмотрел. «А зря! – мелькнуло у него в голове при первом же взгляде на кухню с низким дощатым потолком, куда попадали прямо с крыльца. – Я бы заставил Люду хоть немного прибраться, прежде чем кому-то это показывать! Воображаю, что сейчас запоет Ирма!»
Однако Ирма не то что петь – даже говорить ничего не стала. Она обошла кухню молча, так же молча осмотрела маленькую, примыкавшую к ней комнатку, где, судя по единственной мебели – топчану, заваленному тряпьем, – прежде была спальня хозяина. Затем поднялась по лестнице на второй этаж, за нею в полном смятении чувств, постоянно оглядываясь на Диму, последовала и мать. В ее глазах ясно читалось: «Какой кошмар!» Вскоре над головами у молодых заскрипели доски – это закадычные подруги осматривали наверху захламленную комнату со скошенными стенами. Оттуда доносился только скрип досок – ничего больше.
– Они молчат, – шепотом сказал Дима.
– Ты хочешь сказать – Ирма молчит, – во весь голос, ничуть не стесняясь, ответила Люда. – Твоя мама, я смотрю, при ней и слова сказать не смеет!
– Тс-с!
– Да и ты тоже! – с презрением бросила она, воинственно закидывая подбородок. Ясные глаза разом сделались жесткими и холодными. – Что она за птица такая?
– Вы все меня достали! – неожиданно сорвавшись, выпалил Дима, сжимая руки и чувствуя, как ногти впиваются в ладони. – Бабье – одно слово! Вам сразу надо завести склоку! Не нравится тебе Ирма – и что теперь?! Я ее тоже не выношу, сам не знаю за что! Тебе с ней не жить, так что закрой тему! У меня и так нервы на пределе!
Она как будто хотела что-то ответить, потом отвела взгляд, слегка пожала плечами и отошла к окну. Постояла, глядя на заросший палисадник, выходящий в узкий переулок, где не разъехались бы две машины. Открыла форточку, впустив в дом весенний воздух, глубоко вздохнула и тихо сказала, что признает свою вину. У нее, видно, и у самой нервы расшатались.
– Я же всегда извиняюсь, если виновата!
– Тогда и меня прости, – сразу остыв, попросил Дима. – Меня все здесь раздражает, и ты права – Ирма ходит с таким лицом, будто в дерьмо наступила. Мне мать жалко – та ей напоет, а она будет переживать.
Вскоре к ним спустилась похоронная процессия – иначе это и назвать было нельзя. Ирма шла, поджав губы, опустив сумрачные глаза, будто сопровождала гроб. У матери было застывшее лицо человека, который покорился злой судьбе и решил выпить горькую чашу до дна.
– Здесь не убрано, – начал было Дима, но мать остановила его выразительным жестом, призывающим к молчанию. Это и в самом деле все больше напоминало похороны. Люда не собиралась оживлять разговора. Она поправила волосы перед маленьким настенным зеркальцем, пошире открыла форточку и отдернула в сторону цветастую ситцевую занавеску с клубничным
