зрения в самом городе ничего особо не поменялось, разве что на исходе весны речная пена, как обычно, приобрела очень миленький изумрудно-зеленый оттенок. Весенняя дымка плавно перетекла в осенние туманы, и, смешиваясь с дымом и копотью, что поднимались от кварталов, где обитали алхимики, эти туманы превращались в некое громадное душное существо.
А время продолжало неумолимо двигаться вперед.
Осенний туман всем своим бесплотным телом прижался к полуночным оконным стеклам.
Кровь струйкой текла на разорванные пополам страницы редких теологических трактатов.
«Книги… – подумал отец Трубчек. – Нельзя же так…»
С другой стороны, логически рассуждая, с ним так тоже нельзя было поступать. Однако отец Трубчек никогда не заострял внимание на подобного рода мелочах. Человека можно вылечить, а вот книгу – нет. Он вытянул трясущуюся руку и попытался было собрать разбросанные по комнате страницы, но снова бессильно осел на пол.
Комната вращалась.
Распахнулась дверь. Послышался скрип половиц под чьей-то тяжелой поступью. Нет, не так. Идущий прихрамывал, поэтому одной ногой он производил четкий «стук», следом за которым слышался протяжный «шрш-ш-ш», словно что-то подволакивали.
Стук. Шрш-ш-ш. Стук. Шрш-ш-ш.
Отец Трубчек попытался сфокусировать взгляд.
– Ты? – прохрипел он.
Кивок.
– Сложи… книги.
Плохо приспособленные для подобной работы пальцы принялись подбирать страницы и книги и укладывать все это в ровные стопочки. Старому священнослужителю ничего не оставалось, кроме как смотреть.
Затем вошедший отыскал перьевую ручку, что-то аккуратно написал на клочке бумаги, после чего скатал его и бережно всунул меж губ отца Трубчека.
Умирающий священнослужитель попытался улыбнуться.
– С нами это не пройдет, – пробормотал он. Цилиндрик у него во рту дергался, напоминая последнюю сигарету. – Мы… работаем… иначе… Мы…
Некоторое время стоящий на коленях внимательно вглядывался в лицо отца Трубчека, после чего очень осторожно, медленно наклонился и закрыл священнослужителю глаза.
Сэр Сэмюель Ваймс, командующий Городской Стражей Анк-Морпорка, окинул свое отражение в зеркале хмурым взглядом и начал бриться.
Бритва – это меч свободы. А бритье – акт мятежа.
Все изменилось. Теперь ему делали ванну (причем каждый день! – это же, наверное, вредно для кожи). И аккуратно складывали всю его одежду (и какую одежду!). А еще ему готовили еду (невероятно вкусную еду! – он стремительно набирал вес, это было видно невооруженным глазом). И даже чистили башмаки (о, эти башмаки! – не какие-нибудь там изношенные тапочки на картонной подошве, а большие, сшитые по его ноге башмаки из настоящей блестящей кожи). В общем, за него делали буквально все, но некоторые вещи мужчина должен, просто обязан делать
