когда Эрик заболел и лег в больницу, она испугалась, но потом решила, что врачи умные и Эрика обязательно спасут. Когда же после месяца ей сказали, что Эрик умирает и что медицина, несмотря на все диссертации и умные слова и дорогие лекарства – бессильна перед прогрессирующей болезнью Эрика, Бента впала в тоску и стала ежедневно плакать.
Эрик же лежал дома, отвернувшись к стенке и страдал. Жизнь уходила из его тела с каждой минутой. Невидимый рак – как плесневый гриб, росший на стенах заброшенных, сырых подвалов, покрывал его изнутри, съедая его жизнь. Рак хотел жить за счет Эрика, и тело Эрика не могло больше противиться этому желанию чужого натиска.
Как те чужие, приехавшие в Скандинавию в восьмидесятые – сначала временно, а потом оставшиеся, вросшие, расплодившиеся, заполнившие своей чужой культурой скандинавские земли, так и рак, незаметно попав в его легкие через шкурки норок, приехавших из Канады, Америки, России и принесшие свои, неизвестные бактерии и микробы, которые уже более тридцати лет вдыхал в себя Эрик по восемь часов в день, сортируя мертвые шкурки убитых животных, делал свое дело – он, рак, как и эти приезжие, чужие, боролся за свою жизнь.
Рак был паразитом, а Эрик, как и другие скандинавы, – донором, отдающим свою жизнь ради роста этого патазита. Борьба своих и чужих – этот вечный конфликт выживания сильнейших – разыгрывался в теле Эрика.
Вся жизнь Эрика была борьбой – за дом, машину, поездки в Таиланд, и за это он платил стоянием в холодном складе и вдыханием в себя запаха мертвых шкурок, уже более тридцати лет.
Он все ждал, когда уйдет на пенсию, расплатится с долгами за дом, машины и поездки и будет наслаждаться мирной жизнью с Бентой и не будет больше вставать в четыре утра и ехать к пяти в холодный сарай, заполненный вонючим мехом, но теперь он понял, что этому не быть. Никогда.
Он не сказал Бенте, что взял опять в банке огромный долг для их поездок в пятизвездные курорты Таиланда, где он забывал на время о мертвом запахе надоевших ему шкурок норки, да она бы и не поняла, как можно заложить их дом, где они собирались встречать старость, поменяв его на деньги, уже истраченные на поездки.
Долг был большой, очень большой, и уход из жизни Эрика перекладывал ответственность за долг на плечи наивной и недальновидной, глуповатой Бенты, но у Эрика не было сил объяснять это Бенте, а она сидела целый день у его кровати и плакала.
Последнюю ночь Эрик попросил Бенту принести ему рюмку коньяка, но Бента сказала, что врач не разрешил ему мешать лекарства с алкоголем, а врачам она еще верила детской верой во всесильных волшебников. Коньяку она не принесла, зато накапала горьких капель, выписанных Эрику врачём.
Эрик поморщился и выпил лекарство. Тут его дыхание участилось, он захрипел и закатил глаза. Через минуту его сердце не выдержало отсутствия подачи кислорода и, потрепыхавшись
