Головёнку на звуки поворачивает, а выражение на личике удивлённое и будто бы рассерженное чем-то. Сунула я ему в ручонку печенье – в ротик потянул, захрустел торопливо. Ну, точно: голодный! Я быстрей ему кашу варить. На колени посадила, кормлю с ложечки. Не слишком ловко выходит, не умела я с маленькими-то. Чувствую только: прижался ко мне спинкой и замер. И так мне жалко его сделалось. Ротик как галчонок открывает. Волосёнками оброс. Сиротка из дореволюционной книжки – да и только! «Нет, – думаю, – Юрик, не отдам я тебя никому. Мамка родная бросает, а я что ж, совсем чужая, что ли? Или уж сердца у меня нет видеть всё это?»
Тётя Зина не смотрела на Ольгу, а то бы непременно заметила, как болезненно исказилось лицо девушки.
– Так вот и стали мы вместе жить. Своей-то семьи не было у меня никогда. Кого любила – на другой женился, а я больше и не старалась кому-то понравиться. В училище ребяткам математику преподавала, всё с книжками-тетрадками… А с Юриком и жизнь живее пошла, и в сердце тепло проснулось. И не в тягость, а в радость мне было водиться с ним, учить всему: как ложку держать, как личико умывать, и по дому помаленьку. Без этого куда ж? Я ведь не вечная. Да и любого безделье не красит…
Всё у нас вроде бы неплохо, и дружбе вашей я только радовалась. Раньше, Оля. А теперь вот задумываться стала. Дальше-то что будет? Он светится весь, как о вас говорит, а я… Ведь наскучит вам однажды разговоры разговаривать. Тут уж ничего не поделаешь: природа, время подходит. Вы привыкли к интересному собеседнику, а ведь он инвалид! Это в парке нашем все его знают, а выйдите с ним на улицу – чуть не каждый обернётся – кто с усмешкой, кто с жалостью, а какой дурак и пальцем ткнёт: «О! Слепой, смотрите, слепой идёт!» Я закалённый в этом плане человек, а и то не по себе другой раз становится. Вы и вовсе обозлитесь, а раздражение на Юре отзовётся, мучиться станете оба, и жизнь не в жизнь покажется.
Судите ж вы, какие розы
Вам заготовил Гименей!
Может, нелепо из моих уст это звучит, но… Подумайте над этим, Олечка. Если бы уродка какая была или калека, то и ладно бы, два сапога – пара. А так вы и свою жизнь загубите, и ему тяжело будет чувствовать себя в этом виноватым.
Это было парадоксально, но чем дольше слушала Ольга пожилую женщину, тем сильнее крепла её уверенность, тем спокойней делалось на душе. Спросила, чтобы окончательно утвердиться в своём решении:
– Тётя Зина, скажите, я вам не нравлюсь?
– Да что ты, Оленька! Совсем наоборот! Я оттого и речи такие веду. Что ж Юрочка, ему судьба уж такая, ничего не поделаешь. А ты славная девочка, тебе и счастье положено.
– А если так… – Оля вскинула лицо навстречу тёти-зининому и продолжила смело и уверенно: – Позвольте мне бывать у вас дома.
Тётя Зина с минуту смотрела в светло-карие – добрые и какие-то очень располагающие – глаза девушки. И, кажется,
