жёлтого металла ручками, комода.
Пахло чистыми сосновыми половицами и живым огнём затопленной по случаю прохладного дня печки. А ещё душистым, со смородиновым листом, чаем и вареньем из крыжовника.
К чаю Оля всегда старалась принести что-нибудь вкусненькое – и, обычно, не магазинное: то и дело пекли с мамой, при непременном участии Маришки.
Тётя Зина простодушно восхищалась:
– Умеете же вы, Олечка, удивить! Ни разу не пробовала такой рассыпчатой сдобы. И даже рецептика не прошу, знаю, что так не получится.
Юра не умел изъясняться столь витиевато на тему еды, просто говорил:
– Очень вкусно.
И по тому, как быстро исчезало с тарелки угощение, очень даже верилось: правда, вкусно.
Иногда по вечерам забегала словоохотливая соседка. И тётя Зина становилась тогда как-то въедливо вежлива, стремясь побыстрее спровадить назойливо зыркающую на Ольгу непрошенную гостью: пойдёт теперь языком трепать. Но, странное дело, саму девушку это ни капли не тревожило: полудеревенская, далёкая от привычной, жизнь здесь текла по каким-то другим правилам.
И даже Юра, находясь у себя дома, был другим. Он уверенно передвигался и всегда точно брал нужные вещи. И совсем не был похож на себя – зачастую беспомощного и одинокого – на улице.
Впрочем, в булочную через несколько домов Юра с давних пор ходил сам. Естественно, в сопровождении несшего обратно авоську Джима. Обоих в магазине хорошо знали, и не было случая, чтобы подсунули несвежий хлеб или обманули со сдачей. Вообще-то, Юра умел различать деньги на ощупь, другое дело, что постеснялся бы уличить бессовестного человека.
В небольшом огородике Юра тоже был незаменим: вскапывать грядки, полоть и поливать было его необременительной извечной обязанностью.
Перекладину, расположенную позади дома, тётя Зина использовала для выбивания пёстрых, «деревенских», половиков. Но оказалось, что по утрам ею пользуется Юра: подтягивается и делает перевороты. Это Оля однажды увидела своими глазами, забежав в неурочный час. Тихо стояла у калитки, любуясь точными и сильными движениями, невольно считая про себя: «Тридцать один, тридцать два…»
Несмотря на прохладное утро позднего апреля, Юрий занимался в майке и трико. Ольга с удовольствием следила, как перекатываются налитые силой мышцы на руках и плечах, лоснящихся от пота. Привыкнув к зрительной немощи друга, и не догадывалась о его физической силе: ещё не доводилось общаться телу с телом столь близко… И сейчас Оля оценивала Юру в этом плане впервые: словно бы со стороны, словно бы постороннего. К тому же, он занимался без привычных очков, скрывавших обычно треть лица, и Оля со смесью любопытства и робости смотрела на большие немигающие глаза, на плотно сжатые упрямые губы, на ровный, неподвижный лоб. Лицо в целом выглядело чуть отчуждённым, и мужественно твёрдое его выражение было девушке незнакомо.
Оля ни словом
