подошел к пологому склону бархана и сел на горячий песок. Слабость в ногах прошла, липкий пот быстро подсох. «Не надо раскисать», – сказал он сам себе и, вспомнив, что в какой-то популярной книжке было описано упражнение для самовоспитания, лег на песок, надвинул кепи на глаза и расслабился, мысленно повторяя: «Не надо раскисать, я не раскисаю, все ерунда, ничего не боюсь, не кисну, никаких слюней»…
Глава 5
«От перестановки мест слагаемых сумма очень даже меняется», – мрачно размышлял Олегов, беззвучно шепча то «Саланг-Хайратон», то «Хайратон- Саланг». Первое словосочетание, казалось, было окрашено в розовый цвет радости, второе же вызывало тревогу и даже страх. Каждый, уже приметный для него пункт на обратной дороге к Кабулу только усиливал паскудное настроение: угнетали гранатовая роща, ущелье Македонского, Пули-Хумри. В Пули-Хумри он сказал, что заболел, ни в клуб на фильм, ни по военторгам не пошел, остался в спальном отделении радийной будки машины связи. Заболеть хотелось и в самом деле.
Пытаясь уснуть, он стал считать подбитые или сожженные бензовозы и бронетранспортеры на обочине…
После Пули-Хумри он лежал в будке, на пропыленной за дорогу постели, не высовываясь и придерживаясь, чтобы не сбросило на пол при крутом повороте. Пытаясь заснуть, Олегов приоткрыл шторку на окошке, а для того, чтобы утомить мозг, стал считать подбитые или сожженные бензовозы и бронетранспортеры на обочине. На второй сотне он сбился. Сон не шел, наоборот, усиливалась тревога. По поворотам и виражам машины он пытался прикинуть, как далеко осталось до того самого места. Он гнал эти мысли, снова пытался заснуть, и снова вспоминал откос, крупные валуны у дороги, шумящий ручей внизу, вырубленные, и без того редкие деревья у дороги, напоминавшие ему детские книжки про партизан, в которых фашисты вырубали леса вдоль дорог в Белоруссии…
…на второй сотне он сбился, сон не шел.
Машина остановилась. Сердце трепыхнулось от стука в стенку будки.
– Пошли, посмотрим, чего стали, – лениво произнес Шалыгин и, не услышав ответа, поинтересовался: – Спишь, что ли?
Олегов лежал не шевелясь. Дождавшись ухода Шалыгина, он вскочил, ударился лбом о крышку будки, присел, не почувствовав боли, огляделся. Заметив, что наволочка на подушке за неделю почернела от грязи, достал полотенце (тоже не первой свежести), застелил подушку и снова лег. Пошарив рукой на полке в изголовье, он нашел упаковку сахара «Аэрофлот», разорвал обертку и сунул кусочек в рот. Заныл коренной зуб слева, едва наметившаяся в прошлом году зазубрина уже превратилась в дыру.
«Зуб – это почти часть скелета, ведь это мои кости тлеют заживо», – подумал Олегов и языком перекатил уже подтаявший кусочек сахара за другую щеку. Вспомнилась чья-то байка, услышанная еще в училище в восьмидесятом году, что, мол, душманы стреляют с гор сверху вниз, поэтому военный госпиталь в Ташкенте
