пар над кофе!Тут-то Фет
И видел Ласточку своими
Глазами[7] – в невский глядя дым —
С Андревною перед Крестами,
Как дважды два – четыре, мы стоим;
И не меняемся местами[8].
О! Голубой пар. Голубой
парок.
Как Кюхельбекер на морозе[9].
Все, что свистел ты на допросе
Под «яблонькой»[10] – Господь с тобой.
Кафе одно на всех – кто свой:
Как церковка на льдистом склоне.
Вон – в тот проспект на небосклоне
Нас тетки вымели метлой.
Сорняк
Душа измята. И заплакана аллея.
И утро шелестит русалочьим хвостом:
С Авророй расстаюсь, от поцелуя млея.
«Какого же рожна я оставляю дом?»
И ветра перезвон на музыку прилива.
Пожухлая листва. И электрички стук…
И мгла прозрачная, и согнутая ива.
Дрожание струны и деки долгий звук.
И распрямленный путь, холодный и пустой.
И бессердечие горизонтальных линий.
Ненужных мне ресниц коснулся ранний иней.
Смех электрический уносит ветер злой.
Душа помятая, душа – чертополох.
Он у обочин царскосельских вырос.
С корнями вырвана, летит душа на клирос,
Чтоб с грустью утверждать, что мир не так уж плох.
Все шелестел цветок под ветром, как другие,
Хоть не пускала свет еловая хвоя
Над нищей и сырой обочиной России —
Где Всадник! Без короны голова твоя.
А выметут сорняк из каменного храма,
И нищий слепенький, ладошку занозив,
Пойдет его нести. И пиво пить в розлив,
И стряхивать репьи. И злобно. И упрямо:
«Катись, Чертополох, по голому пути! —
Корнями изучай дорожную щебенку,
Бросаяся в глаза то маме, то ребенку,
(От их жестоких глаз и зверю не уйти)».
Я плащ тебе дарю. Хоть пуг-виц нет на нем,
Носи, Душа моя. Пусть и покрой босяцкий,
Носи с достоинством, не кашляй под дождем,
Не стань гвоздичиной на кофточке у цацки!
Перекати-репей, по колющей стерне
Катись туда, где губы дня смыкаются у края,
Там светит между них росинка золотая,
Там вянут все цветы. Там я подобен мне.
Трамвай forever
Навсегда вези меня, по стуже,
Облизывая с рельсов снег, как мед!
Брызги сыпанутся из-под дужек.
Железо ободами запоет;
Рельсы вздрогнут – весть передавая.
Качнется под окошком вечный знак.
(В Петербурге стоит звать трамвая,
А только ждать его – бесполезняк).
Блеснув зеленоалыми очами,
Звонком ударил и прошел – сквозной:
Над фонарей оплывшими свечами
Унося рай окон золотой.
Луну оставил сиротливо снежным
Пятном, летящим отраженьем – в тучах.
Мчит
Петербуржская легенда. На самом деле стихотворение «Природы праздный соглядатай» написано в деревне Воробьевка. От прудов, упомянутых автором, осталось столько же, сколько от «Сайгона», поэтому легенда приводится здесь правомерно.
«Дважды два – четыре»: 224-я статья советского Уголовного кодекса, определяющая наказание за хранение и изготовление наркотиков. Последние обитательницы «Сайгона» стояли перед знаменитой с древних времен тюрьмой «Кресты» так же, как Анна Андреевна Ахматова в поэме «Реквием», но в связи с другой статьей.
Наибольший любитель кофе среди поэтов «Золотого века» Кюхельбекер кроме оды «Кофе» написал стихотворение об ожидании Пушкина в промерзлой нетопленой квартире, чем предсказал более, чем за сто лет мироощущение сайгоновских обитателей.
«Яблонькой» называлось отделение милиции в начале Лиговского проспекта, напротив Московского вокзала, ближайшее к «Сайгону».
