через пять. Я подавилась и кашлянула.
– Что?
– Погреб есть. Неглубокий, но тёмный и сырой. Если ты будешь доставлять мне неприятности, или задавать дурацкие вопросы, я тебя туда посажу. И тогда орать и плакать будет бесполезно. Всё понятно?
Я торопливо кивнула и поджала ноги под стул.
– Я не буду.
– Вот и хорошо.
– Можно мне умыться?
– Можно. И даже посуду за собой помыть можно.
А что? Хоть бы и чашку в холодной воде сполоснуть – всё дело. Я под конвоем прошла на маленькую кухню, вымыла чашку и поставила её на стол, заметила грязную тарелку на столе, и её вымыла. После этого меня отвели в туалет и позволили умыться у умывальника. Такой, как помню, у бабушки в огороде висел. Надо было снизу поднять металлический стержень, и из образовавшегося отверстия лилась вода. Лилась она в пластмассовый таз, а на табуретке рядом лежало мыло и зубная паста.
– Теперь в комнату, – скомандовал Григорий, когда я утёрлась полотенцем, слава богу, чистым.
Я вернулась на свой диван, прислонилась к стене и стала смотреть в окно, тряпица на котором была отдёрнута. День солнечный, ничто не напоминало о вчерашнем сильном ветре и ночном дожде. В груди сразу заныло, душа рвалась на волю, ввысь, на свободу. Я поморгала, стараясь избавиться от слёз, посмотрела на Григория, который сидел за столом и ел лапшу, что я пробовать не стала, пустым взглядом таращился на стену напротив, но скучающим не выглядел. Господи, сколько я здесь пробуду? Это мучение какое-то.
Больше всего я страдала от неизвестности. Если честно, предполагала, что всё разрешится в первый же день. Похитители попросят у Серёжки выкуп, тот, конечно же, согласится на все условия, быстро найдёт деньги, передаст их, и к вечеру, ну в крайнем случае, к следующему полудню, я уже буду дома, приходить в себя и зализывать раны, рассказывая мужу о пережитых мучениях и стрессе. Я ждала, ждала… Каждую минуту ожидала телефонного звонка или что кто-нибудь приедет с новостями, но ничего не происходило. Мой стражник оказался человеком неразговорчивым, а я и вовсе назвала бы его нелюдимым, и за весь день обратился ко мне лишь с пятком вопросов, которые и на вопросы-то похожи не были, скорее уж приказы. Ешь, пей, иди, садись, молчи… Заняться было абсолютно нечем. Я сидела на диване, привалившись спиной к шершавой стене, и изводила себя страшными мыслями и предположениями, каждое из которых было страшнее другого. Встречаться взглядом с Григорием опасалась, неизменно отворачивалась, как только он входил в комнату. Он же в отличие от меня, тут же впивался глазами в моё лицо, словно пытался прочесть замыслы побега. А их не было. Просто потому, что от волнения я не могла придумать ничего толкового. Мысли в голове путались, скакали, меня каждую минуту накрывало волной надежды, а через мгновение мороз шёл по коже от страха, что ничего не сбудется. Я думала о муже, о доме, о том, как счастлива с Сережкой, и ругала себя
