стояло несколько автобусов, и кто-то в рупор зазывал народ на очередную экскурсию по городу.
Вася стоял, прижавшись к деревянной двери, постепенно приходя в себя. Он обернулся и подергал ручку. Дверь была закрыта. Подняв глаза, он увидел табличку, которая гласила: «Посещение музея-квартиры Пушкина с 10:00 до 18:00». «Сейчас уже часов десять вечера», – подумал он. – Однако что за наваждение? Это что, уже белая горячка?!»
Вася не на шутку встревожился и полез в карман за сигаретами. Карман был там, где и должен быть в короткой кожаной куртке. Вася посмотрел на себя сверху вниз. Одежда была его: синие джинсы с дыркой чуть выше коленки, коричневые грязные ботинки на шнурках и кожаная куртка. Он достал сигарету из пачки, засунул в рот и вздохнул.
– Если это белая горячка, то прикольно, – сказал он вслух и улыбнулся.
Вася поднес зажигалку к лицу и глаза его округлились. Пальцы правой руки были испачканы чернилами…
Александр Сергеевич проснулся в семь утра. Голова была как ватная, но не болела. Он, кряхтя, сел на диване, и, запустив руки в густую шевелюру, оперся локтями о колени. Посидев так, скрючившись, минут пять, он поднялся и неровной походкой засеменил к шкафу, где была открыта потайная дверца. Достав графин с темной жидкостью, он через край стал жадно пить. Опустошив где-то четверть, выдохнул и вытер рот ладонью.
– Хороший квасок, то, что надо, – сказал он вслух.
Поставив графин на место, поэт подошел к столу и вдруг увидел белый лист бумаги, на котором лежало перо, оставившее кляксу в углу листа, а сверху было что-то написано. Он поднял листок, прочитал, опустился на стул и уставился в одну точку.
Надпись гласила:
На Черной речке стреляй первым.
Кошка
Выпив чаю, разомлев немножко,
Развалившись томно на кровати,
Глядя в потолок, я глажу кошку,
Про нее и расскажу вам, кстати…
Года два она живет в квартире,
Научилась кушать там, где надо,
Писает и какает в сортире,
И, я думаю, что жизни своей рада.
У нее нет пышной родословной,
Папа был на кошек слишком падкий,
Свою маму вряд ли она помнит,
Что живет сейчас на Петроградке.
Не скажу, что ласковая очень —
Может зашипеть и покусаться,
Но весной, когда кота вдруг хочет,
Лезет целоваться и ласкаться.
Вечером приходишь ты усталый,
Не в себе, спал плохо прошлой ночью,
А она потерлась, помурчала,
Рада, думаешь? Нет, просто кушать хочет.
И всегда, хоть в будни, в выходной ли,
Утром, когда сон чудесный снится,
Как комар, становится назойлива,
Что приходится лишь встать и покориться.
Если в доме кошка изначально,
Есть места, ей облюбованы давно,
Выбирать
