на Мэссоне. Молодой человек почувствовал взгляд старика и мысленно уже вооружился против слов, которые, как он предполагал, сейчас последуют. Он быстро расправился с блинчиками и долго потягивал из бокала французское вино. При этом Фрэнсис думал, что вино на вкус необычно сладкое.
Форстер хотел было уже открыть рот, как вдруг раздался глухой стон одного из молодых офицеров, которого охватил приступ сильной тошноты. И прежде чем Форстер успел среагировать, у него самого начались мучительные схватки в животе. В создавшемся хаосе он с ужасом наблюдал, как почти все гости за столом капитана корчились от боли, их рвало.
Все, кто был на это способен, выскочили на палубу, чтобы свеситься через борт, а остальные, включая и Мэссона, обессилев, упали на пол, некоторые даже потеряли сознание.
Глава 11
– Господа, вашему вниманию представляется наш следующий лот – прекрасный набор стамесок, острых, как язык моей жены, но, к счастью, ими пользовались не так часто!
Когда Мэссон лежал в гамаке, дрожа от лихорадки, то слышал громкие крики, проклятия, ставки, возгласы ликования и разочарования. После смерти корабельного плотника капитан Кук приказал все имущество, которое не находилось в личной собственности плотника, продать на аукционе. Выручку вместе с заработанным жалованьем намеревались передать родственникам.
Большинство почти сразу отошло от странного приступа. Только Мэссон все еще страдал от последствий загадочной болезни, которая настигла его за столом капитана. Тошнота сменялась судорожными коликами, опух и воспалился язык, сильно болели суставы. Несмотря на все старания корабельного врача (а у того в распоряжении были пластыри от нарывов, клизмы с табаком, инструменты для кровопускания и достаточные запасы успокаивающих опиумных средств), состояние Мэссона не улучшилось.
Шум аукциона вплетался в горячечные сны, и Мэссону привиделся кошмар, в котором ему чудились жалобные крики о помощи какого-то человека. Казалось, корабль покинула команда, все было совершенно спокойно, словно стоял абсолютный штиль. Мэссон боролся с нарастающей паникой, когда поднимался по лестнице на верхнюю палубу, которая тоже оказалась пустой.
Кроме ужасных криков на борту, которые теперь стали громче и истеричнее, слышалось лишь трепыхание флага, хотя паруса безвольно болтались на мачтах. Не было ни малейшего намека на ветер. Мэссон, качаясь, прошел по палубе и взглянул за фальшборт как раз в тот момент, когда корабельный плотник тонул во вспененной, розоватой от крови воде. Пока голова еще оставалась на поверхности, среди волн, Фрэнсис услышал его последние слова, заглушаемые всплесками бьющихся акул:
– Цветок! Цветок!
Во сне Мэссона охватил ужас: он вспомнил, что спрятал набросок с изображением цветка для королевы в своей бывшей каюте, и не знал, забрал ли его перед заселением Барнетта.
Ужаснувшись сцене с погибающим плотником, в панике от мысли, что мог потерять
