всех, кого он когда-то любил. Я нисколько не сомневалась, что волосы его, скрытые сейчас под кремово-золотой шляпой с пером, седые, а не рыжие, потому что он уже был рожден старым, и Господь не наделил его добрым нравом.
Испугавшись, что я, сама того не желая, чем-то обидела короля, я попятилась, чувствуя, как глаза мои наполняются слезами, но Роберт, в желтом камзоле, расшитом дубовыми листьями, желудями и плющом, крепко обнял меня, прижал к своей груди, поцеловал в щеку и велел не бояться, пояснив такое поведение Эдуарда тем, что у него непростой характер.
– Он может быть королем Англии, но это не мешает ему быть еще и эгоистичным маленьким ублюдком, хладнокровным, как сам дьявол, – прошептал он мне на ухо, незаметно для всех покусывая мочку, отчего мои колени задрожали в сладостном томлении. – Зато я – и это самое главное – люблю свою лютиковую невесту. И даже хорошо, что Эдуарда ты не впечатлила, не хотел бы я обзавестись столь серьезным соперником, как сам король. Запомни, леди Дадли: когда я представлю тебя ко двору и ты покоришь там всех и каждого, ты должна будешь оставаться гордой и неприступной, так как ты – только моя.
От этих его слов лицо мое озарила счастливая улыбка, я обвила руками его шею, приподнялась на цыпочки и расцеловала своего жениха. Как же мне хотелось остаться с ним наедине! Хотя пир едва успел начаться, не только королю хотелось, чтобы он поскорее завершился, – мне не терпелось взойти с мужем на супружеское ложе, избавиться от всех наших изысканных одежд и ласкать губами и руками друг друга. Но долг велел нам поступить иначе – я должна была и дальше разносить молоко, оказывая радушный прием нашим гостям, а их было так много, что некоторых я и вовсе видела впервые. Боюсь, многие тогда обиделись, потому что я их не знала, несмотря на знаменитые, громкие имена. Их, должно быть, раздражало отсутствие даже тени узнавания в моих глазах, моя неуверенная, смущенная улыбка и мои неуклюжие попытки завести с ними разговор. Но все они улыбались Роберту, когда он проходил мимо них, источая непоколебимую уверенность и обаяние. «Мне и самой стоит стараться получше, – мысленно велела я себе, – ведь я не могу разочаровать его. Нужно учиться быть обходительной дамой, какой и должна быть леди Дадли, чтобы супруг не стыдился выходить со мной в свет, идти под руку с невежественной дочерью норфолкского сквайра.
Я все еще подавала гостям молоко, когда впервые увидела ее. Я замерла на месте, вдруг осознав, что чувствует человек, внезапно заметив затаившуюся в траве змею, когда мой взор упал на высокую худощавую женщину, чья кожа была бела, словно жемчуг, украшавший ее шею, и чьи рыжие волосы были единственным ярким пятном во всем ее облике. Ее темные глаза, казалось, вбивали гвозди в мои члены, я почувствовала, что сердце мое вот-вот выскочит из груди. Эта женщина была так холодна, так царственна и спокойна, что я содрогнулась от ужаса, и мне пришло в голову, что если только она пожелает, то с легкостью призовет дождь, который
