ей завидеть меня у окна, и она тут же мчалась ко мне за каким-нибудь лакомством, так что я всегда приберегала для нее кусочки хлеба, оставшиеся на столе после трапезы. Роберт смеялся и говорил, что эта птица любит только лишь женщин, потому что она надменно отворачивалась и не принимала из рук моего супруга крошки даже самого свежего хлеба. Очень странно, ведь Роберт всегда нравился и животным, и детям; он чудесно управлялся с лошадьми, казалось, что он читает их мысли и понимает их чувства и знает, как их успокоить, если они напуганы. И все же моя чайка решительно отвергала его угощение и не прилетала, когда я была не одна.
Помню, в тот день, когда мы только приехали, Роберт отправил слуг, которые прибыли в повозке вместе с нашими вещами, осмотреться, а сам усадил меня на лошадь перед собой, я прижалась к его груди, и мы помчались вдоль моря. Он спешился, помог мне спрыгнуть на землю, похлопал лошадь по крупу и отпустил порезвиться, после чего сбросил с себя всю одежду и нырнул в море.
Я стояла на берегу и смотрела на него, сердце готово было выскочить из груди, как будто я жила одной лишь любовью к нему и его ответным чувством ко мне и именно для этого появилась когда-то на свет. Затем он вышел из воды и рассмеялся, стряхивая соленую воду с черных кудрей. Капли стекали по его красивому, мускулистому и загорелому телу, оставляя на нем крупицы соли, его плоть восстала из-под коротких черных завитков, и он решительно направился ко мне. В тот момент он совершенно точно знал, чего хочет, – меня!
Я захихикала и бросилась бежать, но он поймал меня за рукав, развернул лицом к себе и быстро распустил позолоченную тесьму, стягивающую мою красно-коричневую бархатную накидку. Как только он сбросил накидку с моих плеч, ее тут же подхватил ветер. Затем Роберт прошелся солеными губами по моей шее, снял с меня рубашку из тонкого белого льна и рассмеялся, когда морской бриз понес ее вдоль берега. Если бы это происходило ночью, тот, кому довелось бы случайно увидеть ее, непременно решил бы, что ему встретилось привидение, и так родилась бы легенда о духе, что не может найти покоя и бродит вдоль берега в поисках утерянной любви. Увлекая меня за собой к морю, Роберт снял с меня кожаный корсет, красную бархатную юбку и исподнее, бросив их прямо на землю, а затем, радостно рассмеявшись, сорвал с меня тонкую газовую сорочку, и ее подхватил ветер, словно легкое танцующее облачко.
Он уложил меня на песок так, чтобы слышно было шум прибоя, «словно розовую морскую раковину», прошептал Роберт, щекоча и хватая теплыми своими губами мочку моего уха и улыбаясь в ответ на мою нежную улыбку. И вдруг я осознала, что холодные волны ласкают мою обнаженную кожу, мы безрассудно занимаемся любовью прямо на пляже и на мне нет ничего, кроме черных шерстяных чулок и коричневых кожаных сапог для верховой езды. Я залилась смехом, крепко обхватила ногами его талию и услышала, как зазвенели золотые пряжки на моих сапогах, будто смеясь над нашей беспечностью и необузданностью. Мне нравилось это беззаботное, первозданное, безумное чувство
